Анатолий Ракитов - Трактат о научном познании для умов молодых, пытливых и критических

Ко второй группе мы можем отнести утверждение, подобное 7. В нем говорится о высоте Останкинской телевизионной башни. Может показаться, что это утверждение целиком построено на простейшем пассивном созерцании, наблюдении. Однако простое наблюдение не позволяет измерить высоту Останкинской башни. Чтобы сделать это, необходимо уметь измерять протяженные предметы. Необходимо знать правила измерения и вычисления измерительных ошибок. А всякие измерения связаны с математическими расчетами, со сложной совокупностью неэмпирических знаний. Стало быть, утверждения, подобные 7, хотя и кажутся чисто эмпирическими, не являются ими на самом деле.

К третьей группе можно отнести утверждение, аналогичное 4, в котором содержится знание о знаменитых опытах Майкла Фарадея: с их помощью он открыл связь между электричеством и магнетизмом. Теперь такие опыты можно увидеть в любой школьной лаборатории, но для своего времени они были, вершиной экспериментального мастерства. Знания, содержащиеся в этом утверждении, нельзя получить на основе пассивных наблюдений, ибо в природе такие явления в достаточно «чистом» виде просто не встречаются. Это дает дополнительную иллюстрацию того, почему так важны эксперименты особенно в научном познании. Но вернемся к нашей проблеме и посмотрим, можно ли такое знание считать чисто эмпирическим, то есть основанным на одном лишь чувственном созерцании.

В действительности вы можете во время опыта увидеть, как в полую катушку вдвигается железный сердечник, но вы не можете увидеть электрический ток не только во время школьных лабораторных занятий, но и ни при каких других условиях, так как он вообще не поддается чувственному восприятию. Разумеется, о прохождении тока по медному проводу, обмотанному вокруг катушки, вы можете судить по отклонению стрелки на шкале гальванометра. Однако для этого вам необходимо знать, что одно положение стрелки означает, что по проводнику идет ток, а другое— что электрический ток выключен. Кроме того, вы должны уметь пользоваться электрическими приборами и точно знать, что движение стрелки вызвано именно прохождением тока, а не какими-либо другими побочными, посторонними причинами. Следовательно, и знания, сформулированные в утверждении 4, не могут считаться чисто эмпирическими, поскольку для их выражения мало одних лишь чувственных восприятий и прямых наблюдений. Они предполагают наличие других дополнительных, вспомогательных знаний, полученных и проверенных до осуществления данного эксперимента.

Наконец, к четвертой группе я могу отнести утверждения, подобные 5. Вы будете почти правы, если скажете, что здесь-то наконец мы сталкиваемся с примером чистого эмпирического знания. Но слово «почти» я употребил недаром. Дело в том, что, подбрасывая камень и замечая, что он затем падает на землю, вы должны, если желаете быть точными, сказать: «Данный камень, подброшенный с такой-то скоростью, в таком-то направлении, в таком-то пункте земной поверхности, упал на Землю там-то».

Но велико ли значение этого утверждения, имеете ли вы право утверждать, что любой брошенный вами камень с произвольной скоростью и в любом пункте Земли упадет обратно на ее поверхность? Даже если вы произведете тысячи подобных наблюдений, я позволю себе усомниться в полной достоверности подобных знаний, лишь только вы попытаетесь утверждать, что таким же образом камень будет вести себя при любых условиях. Как мы знаем теперь, достаточно сообщить камню скорость, превосходящую 11,2 км/сек при его вертикальном броске вверх (так называемая вторая космическая скорость), чтобы он никогда больше не вернулся на поверхность Земли. В наше время такая скорость вполне достижима, поэтому утверждение «Камень, брошенный вверх, упал обратно на поверхность Земли» верно для каждого данного конкретного наблюдения, и в этом смысле его можно считать эмпирическим. Однако это утверждение лишь описывает определенное наблюдение и имеет небольшое познавательное значение: с его помощью фактически нельзя объяснить или предвидеть другие подобные события.

Вспомним теперь изречение Ампера, приведенное в начале этого раздела. Говоря о наблюдении как первой ступени и даже источнике научного познания, он, несомненно, имел в виду не только пассивные наблюдения, которые до сих пор широко применяются в науке, но и эксперименты. Сам он сделал свое известное открытие — сформулировал закон для электрических токов, носящий его имя, как раз благодаря экспериментальным наблюдениям. Но Ампер, подчеркивая роль наблюдений, не сводил всю науку к одним лишь наблюдениям, пассивным или активным. Наряду с ними он упоминает математические вычисления, вывод следствий из сделанных наблюдений в качестве важнейших методов и приемов научного познания. Очевидно, что только в связи с этими методами наблюдение и эксперимент могут приобрести достоинство научных методов и с гордостью носить титул научных приемов познания.

Будучи важными ступенями научного познания, наблюдения и эксперимент не образуют всей лестницы, как и вообще никакая отдельная ступень не может представлять собой лестницу в целом. Наша задача заключается, по-видимому, в том, чтобы определить место и назначение каждой ступеньки в лестнице научного познания. Этим мы сейчас и займемся.

Древний историк и биограф Плутарх рассказывает, что однажды Александру Македонскому показали невероятно запутанный узел, завязанный легендарным Гордием, основателем города Гордион. Предание гласило, что тот, кто сумеет распутать узел, станет владыкой мира. Не долго думая, Александр выхватил короткий меч и одним взмахом разрубил его.

Встречаясь с запутанными и трудно разрешимыми задачами, люди нередко пытаются поступить с ними, как Александр Македонский с гордиевым узлом, то есть разрубить, а не распутать. Но в жизни такой подход оправдан далеко не всегда, а в сложных научных вопросах он часто бывает просто пагубным.

Все это я говорю потому, что вопрос о природе самого научного знания, о том, как связаны между собой чувственные впечатления, образы и покоящиеся на них наблюдения с теоретическими знаниями, совсем не прост, и наш предыдущий разговор об их взаимосвязи подводит нас к пониманию того, что наука представляет своего рода гордиев узел. Тот, кто пытался разрубить его, всегда попадал в положение человека, получавшего в свое распоряжение один конец связи, но терявшего целое.

Философы и мыслители прошлого, пристально изучавшие знания, выраженные в языке, тщательно анализировали понятия, способы их образования, взаимосвязи, а также суждения и утверждения, в которых соединялись различные понятия, дававшие нам возможность составить знания о тех или иных предметах. Они отдавали предпочтение «чистой» мысли, выраженной в этих понятиях и утверждениях, но при этом не могли ответить ни на вопрос, как и почему возникли понятия и утверждения, ни на вопрос, как эти «чистые» знания могут быть применены к реальному материальному миру в качестве инструментов воздействия на него, средств его преобразования. Такое направление получило название идеализма, от греческого слова «идеа» — «идея, мысль», поскольку оно считало, что исторически первичным и главным в процессе познания являются такие формы мысли, как понятие, суждение или умозаключение, образованные взаимосвязанными утверждениями.