Василий Чибисов - Либидо с кукушкой. Психоанализ для избранных

Никогда еще профессор Кибиц не вступал в дискуссию с практикантами. Этот клинический случай был испытанием. Сможешь ли ты погрузиться в мир безумца? И что ты сделаешь, встретив там опровержение рациональной картины мира? Останешься врачом? Или примешь сторону безумия?

Игнатий отмотал кассету и включил запись.

– Здравствуйте.

– Привет, доктор.

– Как вас зовут?

– Ты же знаешь.

– Это для записи. Если не возражаете, конечно.

– Значит так. Меня зовут Евгений Палыч. И я сношал твою мать.

– Хорошо. Итак, Евгений. Почему вы здесь?

– За звонки незнакомым людям.

– Да. И вы осознаете, что это приносило им некоторые неудобства?

– Конечно. Но иначе никак нельзя.

– Почему?

– Ты опух, что ли? Я должен был предупредить их об опасности.

– Люди жаловались, что вы обзывались и грозили приехать и вступить в половые сношения с их родственниками, живыми и мертвыми. Мало похоже на предупреждение об опасности.

– Ну… они не верили мне!

– Прошу вас, не плачьте. Мы сами можем их предупредить. Нам надо только знать – о чем?

– О картонном человеке.

– О фигурке человека, сделанной из картона?

– Нет, доктор. Никто его не сделал. Он сам по себе был и есть.

– Чем же он страшен?

– Он хочет, чтобы его увидели. И не хочет, чтобы его увидели. Он бегает где-то с краю, как белая точка, как бумажный журавлик. Ему нравится, когда его замечают. И не нравится, когда его замечают.

– Остановите, – профессор Кибиц рисовал в блокноте девятую по счету кляксу. – Вас ничего не настораживает?

– Настораживает, – подумав, признался Аннушкин. – Меня вообще многое здесь настораживает. Видно, что пациенту трудно общаться с людьми, но он преодолевает себя. Вся эта телефонная ругань – не более, чем жест бессилия, признание собственной беспомощности перед людским скепсисом. Он любит людей. И ненавидит их. Эту двойственность он вкладывает в образ картонного человека.

– Хм. Признаться, я уж думал, что после стольких лет обучения вы все-таки стали настоящим специалистом.

– А я не стал?

– Специалистом? Конечно, нет. Ведь кто такой специалист? Это деревянный любитель исхоженных троп. Знаток правильных ответов. А вы больше любите вопросы, чем ответы. И это радует. Любой дипломированный психиатр на вашем месте поленился бы изучать эмоциональную сторону мотивов пациента. Чтобы признать за душевнобольным право любить и жертвовать собой… Для этого надо обладать особой смелостью.

– То есть я не провалил практику? Даже несмотря на то, что случилось во время дежурства?

– Пора бы вам уже отбросить эти школярские замашки. У вас, Аннушкин, боевое крещение состоялось, а вы и не заметили. Насладитесь сполна красотой чужого безумия. О формальной стороне вопроса позаботятся нужные люди. Поделитесь своими мыслями, не стесняйтесь. А то надоели все эти шаблонные цитаты из медицинских справочников.

Никогда еще профессор Кибиц не был так откровенен со своими учениками. Более того, он сам и требовал от них именно «шаблонные цитаты из справочников».

– Хорошо. Делюсь мыслями, – перевел дух практикант. – Для шизофрении характерно несоответствие содержание бреда и эмоционального фона. Кроме того, система бредовых идей может разрастаться, укрепляться. Но резкая смена «генеральной линии» практически невозможна.

– На самом деле возможна, – перебил профессор. – На поздних этапах психика больного не справляется с нагрузкой, и целые куски сюжета начинают выпадать из выдуманной реальности. Как я понимаю, это не про наш случай?

– Не про наш. Пациент находится в маниакальном состоянии. У него хватило сил отрезать себе часть ноги, не впадая в болевой шок. Все свои звонки он совершал, не обращая внимания на кровоточащую культю.

– И сколько звонков он успел сделать за один вечер?

– Около сотни. Вечером он провел себе ампутацию, всю ночь сидел у телефона и названивал по незнакомым номерам. И если бы случайно не дозвонился в местное отделение милиции, его бы так и не нашли.

– Поражает, не правда ли? Такое усердие.

– Довольно типично. Я хочу все же вернуться к смене сюжета и эмоциональному фону. Пациент одержим идеей картонного человека. Но одержимость эта не маниакальная, а обсессивно-компульсивная. Пациент боится своего творения. Его агрессия, звонки, ругань по телефону – напоминают защитный ритуал, как при обычном неврозе. Полная конгруэнтность бреда и аффекта! Наши стандартные пациенты рассказывают о своих воображаемых преследователях с легкой улыбкой, располагая к себе и изо всех сил вовлекая собеседника внутрь бредовой реальности. Особенно в маниакальной фазе. «Меня хотят убить родственники, хихихи, ой, какая радость». Вольнов не такой.

– Верно подмечено. Конгруэнтность бреда и эмоционального фона. А если взять его телефонную ругань как отдельный феномен. На копролалию не тянет?

– Не тянет. Его брань занимает вполне конкретное место в процесс общения. Пациент адекватно, с его точки зрения, реагирует на равнодушие собеседников. И удовольствия никакого от произнесения нецензурных слов не получает.

– Вот! Я не ошибался в вас, Аннушкин. Вы сумели найти в странных действиях больного стержень адекватности. Дальнейший анализ случая имеет смысл. Вот только я так и не увидел смены сюжета.

– Ее трудно заметить. Я это понял скорее на интуитивном уровне. Сначала этот картонный человек был сам по себе, и эту внешнюю угрозу пациент хотел отвести от других людей. Но потом что-то произошло. И тот же самый образ стал внутренним.

– Пациент смог овладеть объектом бреда?

– Не думаю. Он скорее смирился с его существованием.

– Тогда где же тут смена сюжета?

– Пациент из наблюдателя стал созерцателем.

Профессор Кибиц посмотрел на Игнатия поверх очков.

– Аннушкин! Давайте попроще. Мы не после фуршета.

– Давайте я лучше запись включу дальше. Предоставлю слово пациенту.

– Евгений, вы видели картонного человека?

– Думаю, что сегодня я попробую его видеть.

– Откуда же вы знаете, что он есть?

– Я его заметил!

– Где?

– О, доктор! Ты не поймешь. Когда ты видишь темноту, где-то на краю скачут образы. А чуть дальше, за краем, опять темнота. Я всегда любуюсь темнотой перед сном. Когда еще не спишь, но уже не можешь открыть глаза, словно их засыпало песком. Но однажды я заметил, что темнота за краем отличается. Она настоящая.

– А как вы достигаете края?

– Просто смотрю и жду, когда появятся образы. Потом перевожу взгляд чуть в сторону.

– То есть вы просто закрываете глаза и смотрите?

– Да. А потом начинаю замечать.