Филип Тетлок - Думай медленно — предсказывай точно. Искусство и наука предвидеть опасность

Из мира, где угроза или возможность крайне маловероятна, но возможна, мы перемещаемся в мир, где она практически невозможна. Это важно тогда, когда последствия маловероятного достаточно велики. Представьте себе вспышку вируса Эбола. Или финансирование нового Google .

А теперь напомню, что я призывал читателя быть скептичным, и скептик может в этот момент засомневаться. Легко произвести впечатление на людей, если потереть подбородок и заявить: «Существует 73 % вероятности, что акции Apple поднимутся за год на 24 %». Подбросьте несколько технических терминов, которые большинство людей не поймут: что-нибудь «схоластическое», какую-нибудь «регрессию», — и можно манипулировать уважением, которое человечество заслуженно испытывает по отношению к математике и естественным наукам, чтобы заставить зрителей кивать и хлопать вам. Эта тонкость градации — дымовая завеса, к сожалению, очень распространенная. Так как же мы можем быть уверены в том, что точность суперпрогнозистов действительно имеет значение? Как можем убедиться, что, когда Бриан Лабатт делает изначальный подсчет 70 %, потом задумывается и меняет его на 65 %, это означает, что он увеличивает точность? Ответ кроется в данных турнира. Барбара Меллерс доказала, что тонкость градаций увеличивает точность: обычный прогнозист, придерживающийся десяток (20, 30, 40 %), менее точен, чем человек, который использует более подробную шкалу (20, 25, 30 %), и еще менее точен, чем прогнозист, использующий единицы (20, 21, 22 %). В следующем тесте она округлила прогнозы, чтобы сделать их градацию менее тонкой: сначала до ближайшей пятерки, а затем до ближайшей десятки. Таким образом, все прогнозы потеряли один уровень градации. Затем она пересчитала результаты Брайера и обнаружила, что в ответ даже на самое маленькое округление, до ближайшего 0,05, суперпрогнозисты потеряли в точности, в то время как обычные прогнозисты почти ничего не потеряли даже от округления в четыре раза, до ближайшего 0,2 [117].

Тонкость градации Бриана Лабатта — не дымовая завеса. Это точность — и ключевая причина, по которой он суперпрогнозист.

Большинство людей никогда не пытаются проявить такую же точность, как Бриан, предпочитая придерживаться знакомого, то есть циферблата с тремя значениями. Это серьезная ошибка. Как мудро отметил легендарный инвестор Чарли Мунгер:

Если вы не введете элементарную, хоть и слегка неестественную, математику элементарной вероятности в ваш репертуар, вы проведете всю жизнь, как одноногий человек на соревновании по пинкам под задницу [118].

Даже самые искушенные люди и организации не пытаются приблизиться к уровню Бриана. Взять хотя бы один пример: Национальный совет по разведке (НСР), который выдает Национальные разведывательные оценки, влияющие на крайне важные решения, как то: вторгаться ли в Ирак или вести ли переговоры с Ираном, — просит своих аналитиков делать прогнозы по пяти- или семибалльной шкале:

Степени градации вероятности в разведывательном сообществе

Это большой прогресс в сравнении с циферблатом с двумя или тремя значениями, но сильное отставание от того, чего могут достигнуть большинство преданных своему делу суперпрогнозистов. Я знаю людей, которые работали на НСР, и подозреваю, что они не использовали свои возможности на полную мощность. НСР — и любая другая организация, чьи сотрудники — «асы» в своем деле, — может получить похожие результаты, если будет их ценить и поощрять. И им следует этим заняться [119].

Помните, что награда — это более ясные перспективы на будущее. А это бесценно в жизненном соревновании по пинкам под задницу.

Но что это все означает?

В классической книге Курта Воннегута «Бойня номер пять» американский военнопленный пробормотал что-то, не понравившееся охраннику. Далее Воннегут пишет:

Американец удивился. Он встал шатаясь, плюя кровью. Ему выбили два зуба. Он никого не хотел обидеть своими словами и даже не представлял, что охранник его услышит и поймет.

— За что меня? — спросил он охранника.

Охранник втолкнул его в строй.

— Са што тепя? — спросил он по-английски. — Са што тепя? А са што всех труких?  [120]

Воннегут постоянно возвращается к этой теме. «Почему именно я?» — со стоном спрашивает Билли Пилигрим, когда его похищают инопланетяне. «Это очень земной вопрос, мистер Пилигрим, — отвечает инопланетянин. — Почему вы ? А почему мы ? Почему вообще все ?» [121]. Только наивный спрашивает: «Почему?» Те, кто более ясно видит реальность, не задаются таким вопросом.

Понять это очень непросто. Когда происходит что-то маловероятное и важное, люди задают вопрос: «Почему?»

Религиозная мысль о том, что все происходящее, даже трагедия, — часть божественного плана, очень древняя, и как бы человек ни относился к религии, несомненно, эта мысль может утешить людей и помочь им пережить то, что в другом случае было бы пережить невозможно. Опра Уинфри, женщина, которая преодолела все препятствия и достигла потрясающего успеха, персонифицирует и продвигает эту идею. В свое время в напутственной речи выпускникам Гарварда она, используя светскую терминологию, сказала:

Не существует такой вещи, как провал. Провал — это просто когда жизнь пытается повернуть тебя в другом направлении. <���…> Учитесь на каждой ошибке, потому что каждый опыт, каждая встреча и особенно все ваши промахи существуют для того, чтобы научить вас и заставить вас быть теми, кто вы есть.

Все происходит по какой-то причине. Все имеет свою цель. В финальном выпуске своей легендарной передачи Уинфри высказалась, по сути, на ту же тему, используя уже религиозный язык: «Я вижу проявления благодати и Господа, и я знаю, что не существует совпадений. Их не бывает. Есть только божественный порядок» [122].

Религия — не единственный способ удовлетворить жажду осмысленности. Согласно данным психологов, многие атеисты также видят смысл в важных моментах наших жизней, и большинство из них утверждает, что верят в судьбу. Эту точку зрения можно описать так: «У всего, что происходит, есть причины, и в жизни существует определенный порядок, который определяет все события» [123]. Смысл — базовая человеческая потребность. Как показывают многие исследования, способность его находить — свидетельство здоровой, устойчивой психики. Среди выживших в атаках 9/11, например, те, кто увидел в творящейся жестокости смысл, с меньшей вероятностью пострадали от посттравматических стрессовых расстройств [124].

Но как бы это мышление ни было полезно для психологии, оно плохо сочетается с научным взглядом на мир. Наука не отвечает на вопросы «почему» по поводу цели жизни. Она ограничивается вопросами «как», которые фокусируются на причинно-следственных связях и вероятностях. Снег, который падает на склон горы, может сорваться вниз и запустить лавину, а может и не сорваться. До того момента, как это случится или не случится, существует возможность и для того, и для другого. Событие не предопределено Господом, или судьбой, или чем-то еще. Событие не «предназначено». Оно не имеет смысла. «Возможно» означает, что, вопреки мнению Эйнштейна, Господь на самом деле играет в кости со Вселенной. Таким образом, есть напряжение между вероятностным мышлением и представлением о божественном порядке. Как растительное масло и вода, случайность и судьба не смешиваются. И, позволяя мыслям двигаться по направлению к фатализму, мы соответственно уменьшаем наши способности к вероятностному мышлению.