Шэрон Бегли - Не могу остановиться: Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться

Дофаминовый пик, предшествующий вознаграждению, аналогичен вашим переживаниям в секунды между теми моментами, когда на экране игрового автомата начинают сменять друг друга лимоны, апельсины и надпись «Джекпот!», и их остановкой. Получение награды и одно лишь ее предвкушение — будь то получение новых способностей в видеоигре, выигрыш в автомате или любой другой результат, — активизируют вентральную область покрышки, кладезь дофамина. Стоит распробовать уготованное вам удовольствие, и нейронная сеть ожидания вознаграждения зажигается, как экран выигрыша на игровом автомате. Вы испытываете стремление продолжать прежнее действие. Кстати, промахи активизируют эту область мозга так же, как и победы. Если ваша злая птица пролетает мимо зеленой свиньи, а в электронной почте вместо долгожданного приглашения открывается какая-то чепуха, дофаминовая сеть зажигается почти столь же сильно, что и при выигрыше. Разочарования обрушивают уровень дофамина, заставляя чувствовать тревогу, недовольство, неудовлетворенность и стремление получить обещанную свинью или ожидаемое письмо. Активность дофаминовой сети связана не столько с удовольствием, сколько с ожиданием удовольствия, и, не получая его, мы испытываем потребность его добиваться — отчаянно и компульсивно.

Дофаминовые нейроны откликаются на разницу между предсказанием или ожиданием вознаграждения и его получением, утверждал в статье, опубликованной в 1998 г. в Journal of Neurophysiology , швейцарский нейробиолог Вольфрам Шульц, тогда сотрудник Фрибурского университета. Он видел три варианта развития событий.

1. Если вознаграждение оказывается неожиданным, дофаминовая сеть активизируется, нейроны начинают выдавать потенциалы действия. Реальность превосходит ожидания, и дофаминовые нейроны «сходят с ума» ( «Коктейли с текилой на пикнике церковной общины? Вот это да!» ). Вы испытываете эйфорию — именно поэтому Джейми Мадиган называл эффект получения неожиданного приза в Diablo 3 дофаминовым приходом. Получить на день рождения Porsche вместо предполагаемого очередного галстука намного круче, чем заранее знать, что Carrera входит в список подарков.

2. Если вознаграждение получено, как и ожидалось, дофаминовая сеть активируется, но не столь сильно.

3. Если ожидаемое вознаграждение отсутствует, активность дофаминовых нейронов пропадает втуне. Это происходило в мозге пациентов с болезнью Паркинсона: лекарства стимулировали их дофаминовые нейроны, но ничто в реальности не соответствовало повышенным ожиданиям награды. Поэтому они кидались за острыми ощущениями в казино или брались за (видимо, крайне азартное с личной точки зрения) изготовление керамики. Повышенная активность дофаминовой сети вследствие искусственной стимуляции медикаментами оборачивалась компульсивным стремлением к более частому и крупному вознаграждению, которое в реальности никогда не могло сравниться с ожиданиями, создаваемыми мозгом.

Мы не рабы дофамина, так что это еще не финал. Орбитофронтальная область коры и другие префронтальные зоны могут блокировать нервную активность, толкающую нас на подобные поступки. Чем выше активность стриарных зон, где протекают основные механизмы, связанные с действием дофамина, тем выше вероятность того, что активность префронтальных областей пропадет впустую. Наоборот, чем слабее активность префронтальных зон, тем меньшей активности дофаминовой цепи достаточно для запуска компульсивного поведения. Кто станет победителем, зависит от того, сумеем ли мы подавить компульсию или будем вынуждены ей уступить.

Надеюсь, главное, что вы вынесли из этой книги, — это осознание, что между психическим расстройством и нормальностью нет четкой границы. Многие психиатры на основании этого факта утверждают, что критерии нормы занижены, и немало людей, которые должны были бы получить психиатрический диагноз, этого избегают. Исследования, повышающие оценочные показатели распространенности депрессии, посттравматического стресса или синдрома дефицита внимания с гиперактивностью, стремятся не только нагнать страха и выбить больше денег на исследование конкретных заболеваний, но и подспудно внедряют в коллективный разум подозрение, что и другие психические болезни диагностируются не в полном объеме. СМИ подхватывают эту мысль, продуцируют списки «тревожных признаков», позволяющих заподозрить ту или иную душевную болезнь, — и вот психически больных среди нас все больше. Скоро рост числа больных поставит под вопрос само понятие психической нормы.

Эту мысль снова и снова пытаются донести эксперты, противостоящие тенденции к расширению психиатрических диагнозов. Я написала книгу не для того, чтобы присоединить к ним свой голос [60] Лучше всего борьба с ползучей экспансией психиатрических диагнозов описана в изданной в 2015 г. книге психиатра Аллена Фрэнсиса «Как сохранить понятие нормы: инсайдерский бунт против вышедшей из-под контроля психиатрической диагностики, DSM-5, "большой фармы" и патологизации повседневности» (Saving Normal: An Insider's Revolt Against Out-of-Control Psychiatric Diagnosis, DSM-5, Big Pharma, and the Medicalization of Ordinary Life). Подзаголовок говорит сам за себя, и мне остается лишь добавить, что Фрэнсис возглавлял разработку DSM-IV и считал своим моральным долгом загладить свою невольную вину. . Тот факт, что тревожность стала самым распространенным психическим расстройством, представляется поучительным тем из нас, кто не придерживается убеждения, что все вокруг хотя бы немного да больны. Что самое важное, он проливает свет на кажущуюся загадочность компульсивного поведения, за вычетом разве что самых тяжелых форм ОКР и патологического накопительства. Стоит осознать, что именно тревога — перефразируя слова историка медицины Роя Портера, ставшие эпиграфом к введению, — является безумием, которого заслуживает наш век, и все странности и неувязки получают свое объяснение. Компульсивное поведение, на которое толкает нас тревога, принимает самые разные формы, от наведения порядка в ящиках кухонного стола до самых нелепых требований или покупки ненужных вещей, от сохранения каждой мелочи, каждого засохшего цветка из погребального венка до неспособности расстаться со смартфоном из страха пропустить что-то важное, — и все эти усилия направлены на то, чтобы контролировать тревогу. Самое печальное открытие, сделанное мною в процессе подготовки материала и работы над этой книгой, заключается в том, что очень многие поступки мы совершаем не потому, что они приносят нам радость, а исключительно в надежде умерить тревогу. Утешением для меня послужило понимание, что способность компульсивного поведения унимать наши большие и малые тревоги — это один из величайших даров нашего мозга.