Зигмунд Фрейд - Пять историй болезни

Ганс: “Да, пожалуй”.

Я: “Тебе бы, небось, хотелось быть папой?”

Ганс: “О, да”.

Я: “А что бы ты захотел сделать, если бы ты был папой?”

Ганс: “А ты Гансом? Я бы тогда возил тебя каждое воскресенье в Лайнц, нет, каждый будний день. Если бы я был папой, я был бы совсем хорошим”.

Я: “А что бы ты делал с мамой?”

Ганс: “Я брал бы ее тоже в Лайнц”.

Я: “А что еще?”

Ганс: “Ничего”.

Я: “А почему же ты ревнуешь?”

Ганс: “Я этого не знаю”.

Я: “А в Гмундене ты тоже ревновал?”

Ганс: “В Гмундене – нет (это неправда). В Гмундене я имел свои вещи, сад и детей”.

Я: “Ты можешь вспомнить, как у коровы родился теленок?”

Ганс: “О, да. Он приехал туда в тележке. (Это, наверно, ему рассказали в Гмундене. И здесь – удар по теории об аисте.) А другая корова выжала его из своего зада”. (Это уже результат разъяснения, которое он хочет привести в соответствие с “теорией о тележке”.)

Я: “Ведь это неправда, что он приехал в тележке, ведь он вышел из коровы, которая была в стойле”.

Ганс, оспаривая это, говорит, что он видел утром тележку. Я обращаю его внимание на то, что ему, вероятно, рассказали про то, что теленок прибыл в тележке. В конце концов он допускает это: “Мне, вероятно, это рассказывала Берта, или нет, или, может быть, хозяин. Он был при этом, и это ведь было ночью, значит, это все так, как я тебе говорю; или, кажется, мне про это никто не говорил, а я думал об этом ночью”.

Если я не ошибаюсь, теленка увезли в тележке; отсюда и путаница.

Я: “Почему ты не думал, что аист принес его?”

Ганс: “Я этого не хотел думать”.

Я: “Но ведь ты думал, что аист принес Анну?’

Ганс: “В то утро (родов) я так и думал. Папа, а г-н Райзенбихлер (хозяин) был при том, как теленок вышел из коровы?” [60]

Я: “Не знаю. А ты как думаешь?”

Ганс: “Я уже верю… Папа, ты часто видел у лошади что-то черное вокруг рта?”

Я: “Я это уже много раз видел на улице в Гмундене” [61].

Я: “В Гмундене ты часто бывал в кровати у матери?”

Ганс: “Да!”

Я: “И ты себе вообразил, что ты папа!”

Ганс: “Да!”

Я: “И тогда у тебя был страх перед папой?”

Ганс: “Ведь ты все знаешь, я ничего не знал”.

Я: “Когда Фриц упал, ты думал: ‘если бы так папа упал’, и когда овечка тебя боднула, ты думал: ‘если бы она папу боднула’. Ты можешь вспомнить о похоронах в Гмундене?” (Первые похороны, которые видел Ганс. Он часто вспоминает о них – несомненное покрывающее воспоминание.)

Ганс: “Да, а что там было?”

Я: “Ты думал тогда, что если бы умер папа, ты был бы на его месте?”

Ганс: “Да!”

Я: “Перед какими возами ты, собственно, еще испытываешь страх?”

Ганс: “Перед всеми”.

Я: “Ведь это неправда?”

Ганс: “Перед пролетками и одноконными экипажами я страха не испытываю. Перед омнибусами и вьючными возами только тогда, когда они нагружены, а когда они пусты, не боюсь. Когда воз нагружен доверху и при нем одна лошадь, я боюсь, а когда он нагружен и впряжены две лошади, я не боюсь”.

Я: “Ты испытываешь страх перед омнибусами, потому что на них много людей?’

Ганс: “Потому что на крыше так много поклажи”.

Я: “А мама, когда она получила Анну, не была тоже нагружена?”

Ганс: “Мама будет опять нагружена, когда она опять получит ребенка, пока опять один вырастет и пока опять один будет там внутри”.

Я: “А тебе бы этого хотелось?”

Ганс: “Да!”

Я: “Ты говорил, что не хочешь, чтобы мама получила еще одного младенца”.

Ганс: “Тогда она больше не будет нагружена. Мама говорит, что когда она больше не захочет, то и бог этого не захочет”. (Понятно, что Ганс вчера уже спрашивал, нет ли в маме еще детей. Я ему сказал, что нет и что, если господь не захочет, в ней не будут расти дети.)

Ганс: “Но мне мама говорила, что когда она не захочет, больше у нее не вырастет детей, а ты говоришь, когда бог не захочет”.

Я ему сказал, что это именно так, как я говорю, на что он заметил: “Ведь ты был при этом и знаешь это, наверно, лучше”. Он вызвал на разговор и мать, и та примирила оба показания, сказав, что когда она не захочет, то и бог не захочет.

Я: “Мне кажется, что ты все-таки хотел бы, чтобы у мамы был ребенок?”

Ганс: “А иметь его я не хочу”.

Я: “Но ты этого желаешь?”

Ганс: “Пожалуй, желаю”.

Я: “Знаешь, почему? Потому что тебе хотелось бы быть папой”.

Ганс: “Да… Как эта история?”

Я: “Какая история?”

Ганс: “У папы не бывает детей, а как потом говорится в истории, когда я хотел бы быть папой?”

Я: “Ты хотел бы быть папой и женатым на маме, хотел бы быть таким большим, как я, иметь такие же усы, как у меня, и ты хотел бы, чтобы у мамы был ребенок”.

Ганс: “Папа, когда я буду женатым, у меня будет ребенок только тогда, когда я захочу, а когда я не захочу, то и бог не захочет”.

Я: “А тебе хотелось бы быть женатым на маме?”

Ганс: “О, да”».

Здесь ясно видно, как в фантазии радость еще омрачается из-за неуверенности относительно роли отца и вследствие сомнений в том, от кого зависит деторождение.

«Вечером в тот же день Ганс, когда его укладывают в постель, говорит мне: “Послушай, знаешь, что я теперь делаю? Я теперь до 10 часов еще буду разговаривать с Гретой, она у меня в кровати. Мои дети всегда у меня в кровати. Ты мне можешь сказать, что это означает”. Так как он уже совсем сонный, я обещаю ему записать это завтра, и он засыпает».

Из прежних записей видно, что Ганс со времени возвращения из Гмундена всегда фантазирует о своих «детях», ведет с ними разговоры и т. д. [62]

«26 апреля я его спрашиваю: почему он всегда говорит о своих детях?

Ганс: “Почему? Потому что мне так хочется иметь детей, но я этого не хочу, мне не хотелось бы их иметь” [63].

Я: “Ты себе всегда так представлял, что Берта, Ольга и т. д. твои дети?’

Ганс: “Да, Франц, Фриц, Поль (его товарищ в Лайнце) и Лоди”. (Вымышленное имя, его любимица, о которой он чаще всего говорит. Я отмечаю здесь, что эта Лоди появилась не только в последние дни, но существует со дня последнего разъяснения (24 апреля).)

Я: “Кто эта Лоди? Она живет в Гмундене?”

Ганс: “Нет”.

Я: “А существует на самом деле эта Лоди?”

Ганс: “Да, я знаю ее”.

Я: “Которую?”

Ганс: “Ту, которая у меня есть”.

Я: “Как она выглядит?”

Ганс: “Как? Черные глаза, черные волосы; я ее однажды встретил с Марикой (в Гмундене), когда я шел в город”.

Когда я хочу узнать подробности, оказывается, что все это выдумано [64].

Я: “Значит, ты думал, что ты мама?”

Ганс: “Я действительно и был мамой”.

Я: “Что же ты, собственно, делал с детьми?”

Ганс: “Я их клал к себе спать, мальчиков и девочек”.

Я: “Каждый день?”

Ганс: “Ну конечно”.

Я: “Ты разговаривал с ними?”

Ганс: “Когда не все дети влезали в постель, я некоторых клал на диван, а некоторых в детскую коляску, а когда еще оставались дети, я их нес на чердак и клал в ящик; там еще были дети, и я их уложил в другой ящик”.