Зигмунд Фрейд - Пять историй болезни

Все эти продукты его расстройства зависели от определенных обстоятельств, которые в то время доминировали в его отношениях с дамой. Когда он покидал ее в Вене перед летними каникулами, она сказала что-то такое, что он интерпретировал как проявление ее желания отречься от него перед остальными из компании; и это сделало его очень несчастным. В период ее пребывания на курорте у них были возможности обсудить этот вопрос, и дама оказалась способной убедить его, что те ее слова были им превратно истолкованы и что, напротив, они имели своей целью спасти его от осмеяния. Это осчастливило его снова. Яснейший намек на этот инцидент содержался в обсессии понимания. Она была сконструирована так, как если бы он говорил себе: «После того случая ты никогда не должен ничего понимать ошибочно, если хочешь обходиться без ненужной боли». Это решение не было простым обобщением единичного случая, но оно также было смещено – возможно, по причине отсутствия дамы – с одной очень высоко ценимой персоны на все остальные, младшие по рангу. И обсессия не могла появиться только от его удовлетворения от объяснения, которое она ему дала; она должна была выражать нечто еще кроме того, что заканчивается неудовлетворяемыми сомнениями в правильности повторения того, что он услышал.

Другие компульсивные команды, которые были отмечены, указывают нам на след этого другого элемента. Его защитная обсессия могла быть только реакцией – как воплощение угрызений совести и раскаяния на противоположный, теперь уже враждебный импульс, который он должен был чувствовать к своей даме перед их выяснением отношений. Его обсессия счета во время грозы может быть интерпретирована с помощью некоторого материала, им спродуцированного, как защитная мера против страха, что некто находится в смертельной опасности. Анализ обсессий, который мы предприняли первым, уже подготовил нас для оценки враждебных импульсов нашего пациента как особенно сильных и выражающихся в форме бессмысленного гнева; и теперь мы находим, что даже после их примирения его гнев против дамы играл роль в формировании его обсессий. Его мания сомнений о том, правильно ли он расслышал, была выражением его сомнения, до сих пор скрытого, действительно ли верно он понял свою даму в этот раз и справедливо ли он принял ее слова о ее отношении к нему за правду. Сомнение в понимании было сомнением в ее любви в его обсессии. Битва между любовью и ненавистью бушевала в груди влюбленного, и объектом и тех и других чувств была одна и та же персона. Эта битва была представлена в причудливой форме его компульсивной и символической акцией удаления камня с дороги, по которой его дама должна была проезжать, и затем аннулирования этого действия любви перемещением камня обратно так, что ее экипаж мог бы привезти ее к несчастью и ей мог быть причинен вред. Мы не сформируем верного суждения о второй части компульсивного акта, если мы возьмем его в его поверхностном значении только лишь критического отрицания патологического акта. Тот факт, что она сопровождалась чувством компульсивности, выдает ее как часть патологической акции самой по себе, хотя часть, которая была определена противоположным ей мотивом, продуцировалась первой частью.

Компульсивные акты, такие как этот, состоящие из двух последовательных стадий, в которых вторая нейтрализует первую, являются типичной особенностью обсессивных неврозов. Сознание пациентов естественным образом неправильно понимает их и выдвигает набор вторичных мотивов для придания им значения – попросту рационализирует их. Но их истинное значение лежит в их функции репрезентации конфликта двух противоположных импульсов, приблизительно равных по силам: и, соответственно, я нахожу в этом вариацию оппозиции между любовью и ненавистью. Компульсивные акты такого типа представляют особый теоретический интерес, потому что они показывают нам новый тип формирования симптома. Что регулярно встречается при истерии – так это достигаемый компромисс, позволяющий двум тенденциям находить одновременное выражение, «убивающий одним выстрелом двух зайцев», в то время как здесь каждая из двух противоположных тенденций удовлетворяется поодиночке, сначала одна, затем другая; тем не менее, естественно, предпринимается попытка установить некий тип логической связи (зачастую пренебрегая всякой логикой) между антагонистами.

Конфликт между любовью и ненавистью выдавал себя у нашего пациента также и в другом выражении. В период оживления его благочестия он обычно молился за себя, что занимало все большее время и обычно длилось полтора часа. Причина была в том, что он обнаружил, как своеобразный Валаам наоборот, что нечто вставляется в его набожные фразы и оборачивает их в свою противоположность. Например, если он говорил: «Да защити меня Господь», злой дух немедленно инсинуировал «нет» [78]. В одном из таких эпизодов ему в голову пришла идея произнести вместо молитвы проклятие, так как он был уверен, что в этом случае также прокрадутся противоположные по смыслу слова. Его первоначальное намерение, подавляемое молитвой, пробило себе путь посредством этой идеи. В конце концов он открыл способ избавится от замешательства путем отказа от молитв и заменой их короткой формулой, состоящей из начальных букв слогов различных молитв. Он произносил эту формулу так быстро, что ничего не могло проскользнуть в нее.

Однажды он принес мне сновидение, которое представляло этот же конфликт в его переносе на терапевта. Ему приснилось, что моя мать умерла; он очень хотел принести мне свои соболезнования, но боялся, что, делая это, он неуместно засмеется, как это случалось с ним в похожих ситуациях в прошлом. Он предпочел поэтому оставить мне карточку с «р. с.», написанными на ней; но, когда он писал это, буквы превратились в «р. f.» [79].

Взаимный антагонизм его чувств к даме был слишком значителен, чтобы совершенно ускользнуть от его сознательного восприятия, хотя из обсессий, которые у него проявлялись, мы можем заключить, что пациент неверно оценивал глубину своих негативных импульсов. Дама отказала его первому брачному предложению десять лет назад. С тех пор он, по его собственному признанию, проходил через альтернативные периоды интенсивной любви и индифферентного отношения к ней. Когда же в ходе терапии он столкнулся с необходимостью предпринять некие шаги, приближающие его к успешному финалу его ухаживаний, его сопротивление обычно начинало принимать форму убеждения в том, что после всего он не сможет очень хорошо о ней позаботиться – хотя это сопротивление, по правде говоря, обычно преодолевалось. Однажды, когда она лежала в постели серьезно больная и он был глубоко озабочен ее состоянием, ему в голову пришло, что он смотрит на нее как будто с желанием, чтобы она могла бы остаться лежать так навсегда. Он объяснил эту идею посредством изобретательного софистического виража: утверждая, что он лишь только для того пожелал ей быть постоянно больной, чтобы почувствовать себя освобожденным от непереносимого страха того, что у нее будут повторные приступы! (Можно не сомневаться, что другим контрибутивным мотивом этой компульсивной идеи было желание знать, что она бессильна против его замыслов.)