Эдвард Слингерленд - И не пытайтесь! Древняя мудрость, современная наука и искусство спонтанности

Этот прекрасный образ всегда способствовал популярности “Дао дэ цзин”. Это вторая после Библии книга по числу переводов. Она оказала существенное влияние на западную культуру, особенно в последние десятилетия. Звучащее в ней недоверие к книжному знанию и социальным нормам, а также призыв к радикальному опрощению (поближе к земле и подальше от искушений города) сделали ее одним из главных источников вдохновения для контркультуры 60-х годов. Рискну предположить, что перед этой книгой было возожжено больше косяков и благовонных палочек, чем перед любой другой книгой в истории. И трудно устоять против пронизывающих текст восхищения перед естественностью и подозрительности к лицемерию. Кто бы не хотел жить в гармонии с вселенной?

Однако нельзя отрицать, что большинство хиппи 60–70-х годов променяло свои коммуны на компьютерные стартапы, а одежду из конопляных волокон – на “Банана рипаблик”. Как и большинство западных контркультурных движений (от немецкого романтизма до современных отделений культурной антропологии), авторы “Дао дэ цзин” верят в “золотой век”, когда люди жили в идеальной неосознаваемой гармонии с природой. Нечто похожее мы видим в современных работах о спонтанности. Так, Михай и Изабелла Чиксентмихайи пишут: “Разумно было бы предположить {121} 121 См.: Csikszentmihalyi and Csikszentmihalyi 1988 a : 184. , что в примитивных культурах, которые оказывались хорошо приспособлены к окружающему миру, люди пребывали в «потоке» большую часть времени, так как они не знали иного образа жизни, иных возможностей. В таких идеальных сообществах… выбор был самоочевиден, а сомнения и неисполненные желания – редки и преходящи”. Они цитируют антропологическое исследование, посвященное жизни индейцев Тихоокеанского побережья США, чтобы показать образ жизни, очень похожий на жизнь “благородного дикаря” {122} 122 См.: Csikszentmihalyi and Csikszentmihalyi 1988 a : 184; Redfield 1953. Интересно, что авторы приписывают постоянное пребывание в “потоке” представителям древнеримской, древнеиндийской, древнекитайской и т. д. культур, когда по крайней мере элита могла “жить с замысловатой грацией балерины и получать, наверное, то же удовольствие от сложной гармонии своих действий, как и от долгого танца”. .

Основная проблема мифа о “благородном дикаре” заключается в том, что это просто миф. Хотя образ по ряду причин дожил до наших дней, он удивительно мало соответствует действительности. Якобы мирным и гармоничным аборигенным культурам были свойственны жестокие войны (сопровождающиеся геноцидом и порабощением пленных) и общественное расслоение {123} 123 Так было, по крайней мере, пока они не накапливали достаточно имущества, чтобы расслоение имело хоть какой-нибудь смысл. Есть доказательства того, что общины охотников и собирателей были сравнительно эгалитарными и обладали механизмами, мешающими тому или иному их члену стать слишком могущественным (Boehm 1999). Но расслоение немедленно обнаруживалось, когда уровень благосостояния становился достаточно высоким (в регионах вроде Тихоокеанского побережья США, богатых природными ресурсами), или в результате перехода к земледелию. . У людей из первобытных доземледельческих общин, наверное, было больше свободного времени, они имели лучшее пищеварение, осанку и зрение по сравнению с нами, одомашненными поедателями отрубей, – но при этом в их жизни было столько недоедания, болезней и насилия {124} 124 О “благородном дикаре” с точки зрения современной антропологии см.: Horton 1993: 88–97, 133–136. Об общинах, якобы живущих в гармонии с природой, см.: Smith 2001. О якобы мирной жизни таких общин см.: Keeley 1996; Le Blanc 2004; Pinker 2011. , что нельзя не ужаснуться. Ответ на вопрос, почему это так (и почему большая доля контркультурных движений сходит со сцены, оставляя ее потребительскому капитализму), может помочь нам понять ограниченность у-вэй по Лао-цзы.

Лучший способ осознать изъяны его стратегии – рассмотреть два противоречия. Первое относится к изображению в “Дао дэ цзин” природы человека. Автор (или авторы) текста утверждает, что для того, чтобы “вернуться” к естественности, людей должно стать гораздо меньше:

В небольшом и малолюдном государстве способствовать тому, чтобы таланты не использовались, даже если бы их было в десять, сто раз больше, чем обычно, и побуждать народ из почтения к смерти не ездить далеко. Появись там лодки и повозки, им не нашлось бы места для использования, появись там даже латы и оружие, их негде было бы расположить. Пусть люди снова бы завязывали на веревках узелки вместо письма и было бы им сладко есть, прекрасно одеваться, удобно жить и радостно изведывать свои обычаи. Со страною по соседству друг на друга бы глядели издалека и слушали бы друг у друга лай собак и крики петухов, но меж собою не общались бы до самой старости и смерти.

Это до странности похоже на гипотетическое общество Чиксентмихайи. “Узелки” – это способ ведения записей, который, по легендам, существовал в Китае в дописьменный период, и это позволяет понять, насколько далеко хочет увести нас Лао-цзы. Нам нужно отказаться не только от волов, запряженных в плуг, но и от грамотности. Странновато, что текст утверждает, будто писать – плохо, но книгу “Дао дэ цзин” якобы предполагалось “по прочтении уничтожить”. Вы прочитали ее, ваш ум очистился, и теперь вы можете провести остаток жизни счастливо, приняв безыскусное.

Но остается вопрос: если естественно быть безыскусным и если все, что нам нужно, это вернуться к себе, то зачем нужна книга, советующая поступить так? То, что она нужна нам, предполагает, что, возможно, жить в простоте не так уж естественно. То, что идеальный правитель должен “способствовать” тому, чтобы крестьяне не использовали орудия труда и не путешествовали, предполагает, что они изначально настроены делать и то, и другое, и даже больше.

Можно отбросить это противоречие как неточное понимание антропологии или психологии. Однако оно связано с похожей, куда более глубокой проблемой: как стараться не стараться. “Дао дэ цзин” пестрит предостережениями о вреде старания. Так, тот, кто старается оказать влияние на мир, обречен на поражение:

Кто вознамерится взять Поднебесную и ею заниматься, на мой взгляд, это ему не удастся. Поднебесная – чаша душевная, и сформовать ее нельзя. Формуя, ее только портят, владея же, утрачивают.

В то же самое время текст призывает нас “заниматься делом недеяния” и улавливать “образ” Дао, чтобы мы могли контролировать мир и избежать цикла возвращения. Более того, книга обещает, что если мы перестанем стараться, то достигнем успеха. Мудрец “не делает ни шагу, а все знает, он прозревает в то, чего не видит, и добивается успеха, находясь в бездействии”.