Андрей Ткачев - Первое чудо. Беседы о браке и семье

Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Я хочу сказать вам сейчас несколько слов о том, как пропитано Священным Писанием наше богослужение, как наши молитвы и службы целиком вырастают из Библии.

В миру человек — это щепка на волнах океана. А в Церкви человек — малый листочек на ветке могучего дерева. Сам он мал, но он органически связан с жизнью дерева, с его историей. Именно поэтому в службе венчания мы слышим имена тех, о ком так редко (горе нам) мы думаем в повседневной жизни.

В чине обручения мы дважды слышим об Исааке и Ревекке. Авраам не хотел искать жену своему долгожданному и обетованному сыну из жителей новой земли — хананеев, среди которых он жил. И вот он посылает раба в Месопотамию, которая называется в тексте венчания «средоречием», то есть Междуречьем, за невестой. И там, как говорится в венчальном доследовании, «ходатайством водоношения» была найдена невеста Исааку. Это описано в 24-й главе Книги Бытия. Звали девицу Ревекка. Она была родственницей, а точнее, внучатой племянницей Авраама. Вместе с другими девицами вечером она вышла черпать воду. Раб Авраама помолился Богу, говоря, что та девушка подойдет сыну его господина, которая даст ему напиться. Ревекка с радостью дала напиться незнакомцу и сказала: Я стану черпать и для верблюдов твоих, пока не напьются (Быт. 24:19). Она вылила воду в поило и вновь побежала к колодцу, и так начерпала для всех верблюдов.

Вот от каких источников питается дерево святости! Радушие, готовность потрудиться, готовность с радостью послужить даже и незнакомцу сделали эту девушку матерью святого потомства, сделали ее незабываемой в истории человечества. В нашем народе тоже говорят: ищи жену не в хороводе, а в огороде.

Господь следит за делами сынов и дочерей человеческих, и вознаграждает их сторицей за искренне сделанное добро.

Ревекка поехала в неизвестную землю, к невиданному ею доселе жениху — Исааку, который в эти дни скорбел о смерти своей матери — Сарры. И ввел ее Исаак в шатер Сарры, матери своей, и взял Ревекку, и она сделалась ему женою, и он возлюбил ее; и утешился Исаак в печали по матери своей (Быт. 24:67).

Согласитесь, братья и сестры, какая это трогательная история, при всей своей библейской простоте! Если мы не знакомы с ней, то молитвы венчания, в которых молодым выпрашивается такое же благословение, какое было на главах Исаака и Ревекки, пройдут мимо нашего сознания. А ведь это не единственное место Писания, которое надо хорошо знать. В одном только чине обручения мы слышим воспоминание об Иосифе в Египте, о Данииле в вавилонском плену, о Фа-мари, о возвратившемся блудном сыне, ради которого в притче отец велел заколоть тельца. Все эти тексты связаны с одеванием колец. Ведь и Иосиф получил от фараона перстень в знак того, что он почтен высшей после самого фараона властью в Египте; и Фамарь обманула тестя при помощи посоха и кольца; и покаявшийся блудный сын получил, кроме сапог и новой одежды, перстень на руку. Все это нужно знать. Нужно насытить свою маленькую жизнь великими, бессмертными образами библейской жизни. Тогда человек укореняется в законе Господнем и становится похожим на дерево, растущее при потоках вод (Пс. 1:3). Он непременно принесет плод во время свое и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет (Пс. 1:3). А иначе ветер суеты разметает человека, как прах.

Мы не сможем рассказать все, что связано со священными историями в чине венчания. Да и вряд ли это необходимо. Мы дали вам направление движения, а дальше двигайтесь сами. Читайте Писание, посещайте храм, молитесь вместе. Добавлю только, что раз уж мы брали повод для беседы из чина обручения, взгляните еще раз внимательно на свои обручальные кольца.

Подумайте о том, что два ваших кольца — это два крайних звена одной цепи. Цепь золотая. Она не видна. Видны только крайние звенья. Ими вы спаяны навеки. Даже смерть не сильна вас разлучить, если вы не позволите греху сделать это. Куда бы вы ни пошли или ни поехали, пусть взгляд на кольцо напомнит вам о святых узах брака, пусть напомнит вам о заповедях, пусть подвигает вас на молитву.

Аминь.

Ноги человека крепко стоят на земле. Трудно спорить с теми, кто говорит, что человек — существо земное. Но голова человека увенчивает прямую спину и стремится в небо. Нельзя спорить и с теми, кто говорит, что у человека небесное призвание. Душа и тело, вечность и время, мощь и слабость, величие и ничтожество, взятые вместе — это человек. Но, начало небесное и начало земное смешаны в человеке не так органично, как смешаны в тесте мука и вода. «Между землей и небом — война», — пел не так давно, на рубеже эпох, молодой, ныне уже покойный, певец. Внутри человека происходит борьба помыслов и столкновение взаимоисключающих желаний. Долг велит одно, сердце стремится к другому, разум твердит о чем-то третьем. А есть еще обстоятельства, традиции, привычки. Человек — это не струна, натянутая между Небом и Землей. Скорее, это спираль накала между «плюсом» и «минусом».

Если внутри отдельного человека идет борьба и мира в нем нет, то любое человеческое общество по необходимости представляет собой сложную систему противовесов и сдерживаний, призванных не дать внутренним противоречиям накопить критическую массу. Человечество есть некий тлеющий пожар, который нельзя потушить до конца, и которому нельзя давать разгореться.

Противоборствующих групп очень много. Есть группы классические, присутствующие всегда, — такие, как богатые и бедные. Они могут одеваться по моде и переименовываться в «собственников» и «наемных рабочих», что совсем не меняет сути. Скрыто враждуют внутри человечества мужчины и женщины, отцы и дети. Враждуют оседлые и кочевые цивилизации. Враждуют белые и цветные. Вражды на почве религиозной лучше не касаться мимоходом. И среди всех этих противоречий есть одно, на котором хочется остановить взгляд более пристальный. Противоречие между коллективизмом и индивидуализмом будет в сетке нашего прицела.

«В наше время все было по-другому. Мы собирались вместе, вскладчину накрывали столы, пели, радовались жизни. Никто не боялся выйти вечером на улицу. Все чувствовали себя, как в одной большой семье. Бедно, конечно, было, вернее — скромно, но очень душевно, весело». Кто не слышал подобных рассказов из уст тех людей, чья молодость пришлась на послевоенные годы?

Одесские дворики, где каждый знает все обо всех, — яркий пример коллективного бытия. Такое бытие особенно ярко расцветает там, где недавно была война, где все одинаково бедны, и где тепло большую часть года.

Совсем другое дело — питерские коммуналки. Это тоже яркий пример, но с некими особенностями. Там холодно, там все бедны неодинаково. Питер — западный город, город-призрак, город-мираж, не долгими столетиями разраставшийся и поглощавший пригороды, а возникший сразу. Московские слободы, кварталы и переулки надеты на исторический центр, как бесчисленные юбки на колоритную купчиху. А Питер вырос под линейку. В нем коллективное бытие вынужденно, но жителям его привита инъекция западного индивидуализма. Каждый хочет жить изолированно от всех, ибо каждый уверен в том, что он уникален и «право имеет». Но все живут вместе, на малых метрах жилплощади, потому что нет возможности разъехаться и замкнуться на «своих метрах». В таких ульях, рожденных необходимостью, праздники вместе не празднуют, угощениями с пылу-жару не делятся, или делятся гораздо реже, чем в одесских (тбилисских, молдавских) двориках. Питер — это индивидуалист западного образца, живущий по принуждению в социалистической казарме. В таких условиях рождается музыкальный андеграунд, писательский талант, психологическая травма, но не здоровая семья. А именно здоровая семья есть камертон здорового коллективизма. Хорошая, то есть большая и крепкая семья — это и есть классический пример совместного бытия в любви, и всякий здоровый коллектив приближается к тому, чтобы быть названным именем «семьи».