Андрей Ткачев - Первое чудо. Беседы о браке и семье

Индивидуализм звучит как замкнутость, безразличие к общему делу, сомнение в том, что общее дело вообще возможно. Между тем, ценностным ядром индивидуализма является несводимость личности к части коллектива, человеческая уникальность. Человеку нужно быть наедине со своими мыслями и тревогами, личность осознает себя, растет и крепнет в одиночестве. Заставить человека все двадцать четыре часа в сутки быть «на миру» — это пытка. В любом бараке люди стремятся отделить кусочек «своей» территории хотя бы при помощи простыни. Разрезанные на дюжину кусков прежние барские покои превращались в «отдельное жилье» при помощи фанерных перегородок.

Это неистребимое желание жить на своем, пусть небольшом, пространстве раздражало строителей социализма. Они видели в этом явлении ожившее мещанство и психологию, отравленную мелкобуржуазными вирусами. На самом деле — это проявление душевного здоровья, потому что человек не должен растворяться в социуме.

Вот мы и похвалили изолированное бытие, хотя только что хвалили бытие коллективное. Так придется делать постоянно, потому что (цитирую сам себя) любое человеческое общество по необходимости представляет собой сложную систему противовесов, призванных не дать внутренним противоречиям накопить критическую массу. Скажешь: «Индивидуализм — плохо», — тут же найдется аргумент противоположный, говорящий: «Нет, батенька. Вот тут и тут у индивидуализма есть очень даже неплохие стороны». Поспешишь согласиться и по-русски бросишься в противоположную крайность: «Ну, да! Конечно! Личность свободна. Коллективизм — тюрьма». Но и здесь услышишь в ответ: «Коллективизм — не всегда тюрьма, иногда совсем наоборот», — и прочее.

Как любой житель Киева, я часто пролетаю над днепровскими водами по спинам мостов, будь то мост Метро или мост Московский. Этакую сложнейшую штуку — мост — никогда не построишь силами отдельного индивидуума. Нужна коллективная работа инженерной мысли, нужны тщательные и сложные расчеты. Затем — упорный и долгий коллективный труд, превращающий тонны железа и бетона в довольно изящное сооружение, соединяющее два берега. Хочешь быть последовательным индивидуалистом — не ступай ногой на любой из мостов, поскольку мост — ярчайшее проявление коллективного труда. В метро, кстати, тоже не заходи. Оно — того же поля ягода. Вряд ли стоит и зажигать лампочку в квартире, поскольку за любой горящей лампочкой скрывается сложнейшая работа электростанций и наличие инфраструктуры: линий передач, подстанций, трансформаторов, и т. п.

Логичному индивидуалисту нет места в мире цивилизации. Либо совесть его выгонит из этого мира и запретит пользоваться благами, либо он смирится и умерит критичный пыл по поводу людского муравейника. Правда, есть третий вафиант: не логично, а поверхностно и обрывочно мыслящий индивид, говорящий одно, поступающий по-другому и мыслящий третье. Осмысленных шагов от него не жди. А если будешь с ним беседовать, стой от него шагах в двух, ибо сей не умеющий мыслить господин имеет свойство брызгать слюной при разговоре.

Говорят: «Бежим отсюда. Цивилизация испортила нас. На лоне природы мы будем невинны и естественны». Какая чушь! Когда Каин Авеля убил, какая цивилизация его испортила? Не цивилизация испортила человека, а испорченный человек создал соответствующую цивилизацию. Убегая из чадных и дымных городов, что мы несем с собой, кроме рюкзаков и термосов? Страсти свои мы несем, куда бы ни пришли. Стоит пикнику продлиться неделю вместо положенных суток, и проявится все, чем кто болен. Обиды, ссоры, несогласия по пустяковым поводам… Оставьте отдыхающую группу навсегда жить в лесу — и вскоре прольется кровь, выделится вождь, составятся неписан-ные законы и правила. Мы будем свидетелями ожившего учебника по истории древнего мира. Поэтому не надо возлагать свои надежды на возврат к простоте, на экологию, на «звенящие кедры» и проч. Если уж и бежать куда, то только в качестве настоящего монаха. Но это дело редкое и достойное Красной книги.

Мы же вернемся к коллективизму и индивидуализму.

Коллективизм свойствен тем, кто живет поскромнее. Своя квартира, тем более, свой дом — это показатели хорошего достатка. У нас же десятилетиями, а может, и столетиями, культивировалось понятие «свой угол». После войны, когда люди были рады самому факту продолжающейся жизни, коллективизм был органичен. Пели, пили, гуляли, ели, строили, как одна большая семья. Сегодня уже все не так. Индивидуалистическое мышление вытеснило все остальные виды восприятия мира. «А мне что с того?» «Почему я?» «Это твои проблемы».

Отсюда и конфликтность нашего бытия. В области сознания мы — яркие индивидуалисты. Но денег нет на отдельное жилье, поэтому живем в общежитиях и снимаем комнаты, и миримся со свекровью на одной кухне, и составляем график уборки одного санузла на восемь душ жильцов. Это — страдание. Чтобы от страдания избавиться, нужно либо срочно разбогатеть, либо изменить сознание.

Быстро разбогатеть вряд ли возможно, хотя именно в эту сторону развернуты напряженные взгляды миллионов. Тем, кому сегодня двадцать, лет пятнадцать назад дядюшка Скрудж изрядно подпортил мозги, мелькая на телеэкране.

Менять сознание — процесс тоже непростой и неоднозначный. Лучше двигать оба эти процесса навстречу друг другу. Но нельзя, нельзя копировать готовые стандарты чужой жизни. То, что кажется естественным в другой среде, не может быть легко перенесено в чуждую почву, поскольку в своей родной почве оно росло столетиями.

Горячие головы, для которых все прекрасное живет непременно за океаном, предлагают даже легализовать огнестрельное оружие, как яркое проявление неприкосновенности личности. Представляю себе криминальную хронику при условии, что у каждой тещи-свекрухи и каждого зятя-невестки под подушкой револьвер. Вооруженный человек на безлюдных просторах — это начало Америки. Безоружный человек в суете мегаполиса — это конец процесса. Нам, находящимся в конце, нельзя копировать то, что у кого-то было в начале. Мы уже собраны в кучу, уже слеплены в комок условиями быта. Нам предстоит осторожно и любовно разъединяться, а не расчленяться и убегать друг от друга, оставляя за собой кровавый след.

«Мы жили ужасно, пока жили вместе. Жена устала быть буфером между мною и своей мамой. Она непрестанно мирила нас с тещей, ругалась с ней из-за меня и со мной из-за нее. Мы ушли на квартиру. Теперь ходим в гости и даже скучаем друг по другу. Теща страдает оттого, что редко видит внучку. Просит нас вернуться, но это дело решенное. Мы будем жить одни. Будем любить друг друга на расстоянии».