Хеннинг Кёлер - Загадка страха. На чем основан страх и как с ним быть

Пораженное страхом сознание застревает в первой фазе описанного Хессенбрухом процесса познания или восприятия [61] В этом случае мы отождествляем познание с восприятием, ибо речь идет о ситуациях, где мы сталкиваемся с чем-то, что мы не в силах оценить или постичь сразу, будь то сильное чувственное впечатление, проблема или вопрос. И то и другое пробуждает тенденцию к страху. Проблема тоже производит на нас некое «впечатление». : в испуге при появлении вопроса, неожиданного впечатления или проблемы. Как мы видели в гл. I.1 и I.2, из еще более внимательного наблюдения явствует, что эта первая фаза распадается на две стадии: появление и экспансию страха. В момент экспансии страха, т. е. состояния, при котором мы ощущаем исчезновение границ, происходит следующее: либо «Я», описанным образом вмешавшись, восстанавливает «правильную перспективу», верные масштабы и нужную дистанцию, либо возникает паническая реакция, «резкое отступление „Я“», судорожное оцепенение.

Что мы имеем во втором случае? Слишком сильное «столкновение» внешнего мира, впечатления, и душевного, где «Я», когда его упорядочивающее и направляющее присутствие в волевой сфере ослаблено, действует как существо воспринимающее (занимаясь переработкой впечатлений, их интеграцией, сортировкой и т. д.). Контакт с внешним миром непомерно активен! Можно назвать это и чрезмерно резким пробуждением.

Ведь в процессе, кратко описанном Хессенбрухом, нетрудно узнать процесс пробуждения. При приступе страха этот процесс слишком интенсивен. Легкий избыток интенсивности в нем присутствует всегда, при любом процессе восприятия. Затем все возвращается в исходное положение. Хессенбрух совершенно прав: в первый момент пугает любой «вопрос», однако судорожное оцепенение, спровоцированное страхом, свидетельствует о переизбытке интенсивности. Картина реальности, слегка искаженная в момент первого испуга, на стадии появления страха, не восстанавливается, человек не способен совладать со следующей фазой — фазой «страха перед страхом». Все расплывается. Масштабы утрачиваются. «Я» ощущает, как его затягивает в событие, чей «побудительный характер» (Риман) воспринимается теперь как агрессия, насилие, как покушение на целостность личности. Причиненная боль заставляет «Я» отступить, человек весь сжимается. Освобождения от страха («разрядки») не происходит, так как вместо того, чтобы собраться и призвать на помощь рассудительность, человек, на свою беду, сломя голову мчится прочь или пытается обороняться. Такая реакция способна перерасти в обморок: резкий провал в сон!

Обычная и во многом полезная, вездесущность страха выражается в близких к нему состояниях души или в таких трансформированных «Я» состояниях страха, как чуткость, восприимчивость, осторожность и мягкость, робость, нежность. Эти метаморфозы страха в позитивные, социально полезные черты характера предполагают, что мы достаточно независимы в общении со страхом как таковым. А это, в свою очередь, связано со способностью рассуждать и анализировать, т. е., в самом широком смысле, с тем, удается ли нам и в сложных ситуациях сохранять верное соотношение между своими впечатлениями и проявлениями, восприятием и волей.

Периодические шоковые провалы в нашем самовосприятии — «кровь застыла у меня в жилах» или «казалось, будто время остановилось» (в обеих фразах говорится об одном и том же переживании) — по мере приближения к неопределенному будущему («что со мною будет?») или в ожидании рецидива однажды пережитого ужаса время от времени демонстрируют страх в «голом» виде. Справиться с ним можно, но в особо неблагоприятных обстоятельствах он ведет к утрате контроля, вызывает панику. Большинство людей с болезненными страхами постоянно боятся лишь впасть в бешенство, «потерять рассудок». Такого практически не бывает. Но «голый» страх, переживаемый нами в редких, исключительных случаях, для них — состояние постоянное или, по крайней мере, регулярное.

О чем это нам напоминает?

Мы переносимся в прошлое, в тот период жизни, которого обычно никто не помнит, — в самое раннее детство. Отсутствие воспоминаний можно восполнить внимательным наблюдением за маленькими детьми. Им еще предстоит усвоить, что контакт с внешним миром неизбежно регламентируется обширным репертуаром оговорок и ограничений, иначе его не выдержать. Именно здесь скрыта причина «беспамятства» самых первых лет жизни: провести границу между собой и окружением либо не удается вообще, либо эта граница непроницаема, как никогда впоследствии. А мир воспоминаний складывается из сознательно усвоенного опыта общения с внешним миром.

В состоянии бодрствования маленький ребенок беззащитен — я умышленно не говорю «беспомощен», поскольку существуют разного рода «опоры в беззащитности», которой мы скоро коснемся, — перед впечатлениями, обрушивающимися на него, перед субстанциями, познаваемыми через осязание или усваиваемыми в виде пищи, перед внутренними процессами в собственном организме, воспринимаемыми как внешние впечатления. С другой же стороны, младенец способен отгораживаться и удаляться от этого мира до такой степени, какая знакома нам лишь в состоянии крайнего изнеможения (кстати, тоже одного из центральных моментов симптоматики навязчивых страхов), — он засыпает. «Как глаз вынужден закрываться, когда на него падает ослепительный солнечный свет, — говорит Рудольф Штайнер, — так и ребенок вынужден закрываться от мира, вынужден много спать» [62] Rudolf Steiner , Die geistig-seelischen Grundkrдfte der Erziehungskunst, 16.8.1922. .

Мир восприятий как таковой подобен «ослепительному солнечному свету», иными словами: он пугает. Во время бодрствования для новорожденного еще не существует ни оговорок, ни ограничений. Чем больше он открывается перед окружением, особенно в своих телесных ощущениях, которые воспринимает как воздействия внешнего мира, не имея, однако, возможности ни ослабить их рассудком, ни противодействовать им, тем больше в нем страха. И как раз потому, что он не умеет объективировать этот страх, формулировка «испытывать страх» неверна. Новорожденный в состоянии бодрствования и есть страх! Безусловно, этим сказано не все, ведь тенденция к снятию страха, стремление оградить и проявить себя присутствует в человеке изначально. Однако возможности проявиться у маленького ребенка почти нет, а из впечатлений преобладает страх. Страх есть форма бытия, он идентичен чувственному восприятию.

Всю жизнь мы испытываем страх или, по крайней мере, находимся на самой его грани, если «наш рассудок бессилен перед подступающим к нам явлением, т. е. если мы осознаем впечатление, производимое этим явлением на нашу душевную жизнь, но судить о нем не в силах» [63] Rudolf Steiner , Anthroposophie, Psychosophie, Pneumatosophie, 4.11.1910. . На первых порах это касается абсолютно всех впечатлений. Они «осознанны», поскольку переживаются в состоянии бодрствования, однако рассудок — необходимая основа выработки понятий, дифференциации и дистанции — пока молчит. Это было бы состояние полной беззащитности, которое в кратчайшее время парализовало бы развитие личности — требующее умеренной удаленности от окружения, — не будь у ребенка врожденной, пока еще сокрытой способности как бы воспроизводить в себе каждое впечатление внутренними подражательными движениями. Мы говорим о первых, еще неявных формах того, что вскоре переходит во внешнее подражание, в развитие речи, наконец, в формирование понятий. Эта самая ранняя творческая активность играет огромную роль в снятии страха, хотя, конечно, она не может и не должна устранить страх.