Сергей Батчиков - Уроки Второй мировой. Восток и Запад. Как пожать плоды Победы?

Можно ли сравнивать демократические США – с фашистской Германией? Убитым американцами афганцам, ливийцам, иракцам, сербам, сирийцам и т. д. – не легче от того, что их убили во имя «свободы, демократии и прав человека», а не во имя господства арийской расы. По масштабу и числу актов агрессии США давно и намного превзошли гитлеровскую Германию предвоенной поры. Только Гитлер, как это ни парадоксально – был намного честнее: он посылал в бой своих солдат, жертвовавших ради него своими жизнями. США же, как правило, посылают наёмников, а сами наносят удары «из-за угла» – предпочитая вести войну «дистанционно», без риска массовых потерь.

Поражение и раздел Советского Союза на рубеже 1980-х – 1990-х годов в корне изменили конфигурацию мировой политики. Наряду с ослаблением СССР формировались новые центры силы. Ближневосточные исламские страны, незримо консолидируемые вокруг саудитов, опираясь на торговлю нефтью и наркотиками, стали оперировать всё более крупными финансовыми ресурсами. При этом, понимая опасность, Западные страны максимально попытались отсечь их от обладания современными технологиями, без которых прямая борьба за мировое господство не могла быть полноценной.

Возникло новое противостояние проектов: западный либерализм, лишенный жертвенной мотивации и мобилизационно слабый, во многом сведший свою гуманистическую составляющую к жизненной комфортности и сибаритству, и выступающий против него накаленный исламский фундаментализм, полностью воспроизводящий в обработке своего многочисленного и, во многих случаях, влачащего нищенское существование населения чёткие гитлеровские лекала: «Вы живете плохо потому, что американские плутократы грабят весь мир. Лишь в войне против них вы обретете свое благополучие и уж, во всяком случае, заслужите место в раю».

Вместо спора о том, как воплощать ценности прогрессизма, человечеству был предложен новый спор между ним и накаленным традиционализмом в лице фундаменталистского ислама, точнее – определенной спекуляцией нового, молодого нефтяного империализма на исламе, поскольку собственно с исламом он имел не больше общего, нежели гитлеровский национал-социализм с социализмом Маркса.

Но это стало обострять и активизировать рост новых правых, традиционалистских настроений на самом Западе.

Либерализм, давно уже утративший свой былой пафосный и накаленный характер (следствием чего стало и его бессилие в борьбе с Третьим рейхом), с одной стороны, не мог до конца решить собственные проблемы «общества потребления», а с другой – не мог представить достаточно эффективной мотивации в борьбе против исламского фундаментализма.

Возникла ситуация, когда, в результате временного поражения коммунизма и сибаритского ослабления и деградации либерализма человечество столкнулось с кризисом антропологического оптимизма.

Проблема заключалась в том, что в самом либерализме оказался почти утрачен прогрессистский вектор, он практически отказался от выдвижения модели будущего мироустройства. Такие непременные атрибуты прогрессизма (и либерализма в его аксиологическом понимании), как вера в разум человека, вера в историю, как самоценность, принятие идеи прогресса оказались из него во многом элиминированы.

Приняв постулат Фукуямы о «конце истории», вытекающий из консервативного псевдолиберализма в духе концепций Хайека и Поппера, либерализм лишился футурологической, проектной составляющей, во многом повторив ошибку советской пропагандистской доктрины 70-х годов, и оказался неспособен предложить привлекательный для человечества образ будущего. Сам гуманизм стал трактоваться не как вера в возможность и самоценность неограниченного развития человека, а как приоритет сибаритства и неограниченного комфорта. Из либерализма стало исчезать напряжение.

Рожденный Европой либерализм оказался неспособен защитить ядро европейских гуманистических ценностей. Утонув в безбрежной и избыточной политкорректности, он не сумел поставить заслон на пути исламизации обществ Запада. Как следствие, в Европе и в США стал все более укрепляться даже не консерватизм, а некая смесь консерватизма и нового нацизма, воплощенная в идеологии «новых правых». В Австрии они в какой-то момент победили на выборах, во Франции Ле Пен вышел во второй тур, на территории бывшей ГДР неонацисты стали укреплять свои позиции в местных парламентах. В США же террористическая угроза породила к жизни нормы безопасности, мало совместимые с демократическим и либеральным режимом.

Ростки нового западного фашизма, в результате, стали пробиваться по двум направлениям.

С одной стороны, они стали неизбежной реакцией на наступление исламского фундаментализма, стали претендовать на роль спасителя Европы от новой цивилизационной угрозы.

С другой стороны, силы, поощряемые и используемые в борьбе против социализма, обрели, в условиях кризиса либерализма, некую самостоятельную субъектность.

В странах, где коммунистический проект отступил, а либеральный не был утвержден, стали утверждаться откровенно фашиствующие тенденции.

Обычно наступление фашизма соотносится с проявлением его наиболее узнаваемых форм: например, в республиках Прибалтики. Пожалуй, эти «постсоветские» государства – единственные страны мира, где ненависть к прогрессизму вылилась в откровенные чествования ветеранов войск СС и гитлеровской символики. Можно также указать, что там утвердились и явственные черты нацизма: практический апартеид, лишение части населения элементарных гражданских прав, прямое оправдание гитлеровской агрессии.

Нельзя не признать, что вину за это несет как Западный мир, практически игнорирующий гитлеровский ренессанс, так и Россия, практически ничего не сделавшая для защиты русскоязычного населения этих республик.

Евросоюз принял неонацистские режимы Прибалтики в свой состав, Россия ограничилась увещеваниями и уговорами, униженно упрашивая лидеров этнократических диктатур соблюдать международные приличия. Не стоит забывать и о том, что именно поддержка российского руководства в 1990/91 годах позволила националистам Прибалтики прийти к власти и укрепиться в своем положении.

Однако наступление фашизма на пространстве СССР не ограничивается этими странами.

Главная угроза заключается в том, что апробация фашистской практики оказывается не только поощрением со стороны родственных сил в самой Европе, но и оказывает провоцирующее воздействие на определенные силы в самой России, которая сталкивается с двумя векторами экспансии: исламского фашизма, наступающего с Юга, и традиционного, идущего с Запада.