Фрэнк Сесно - Как узнать всё, что нужно, задавая правильные вопросы

Двумя этажами выше рабочего места Фаучи располагалась лаборатория, в которой изучали болезнь Ходжкина. Молодой ученый регулярно встречал своих коллег-онкологов в коридорах или в столовой. Они сравнивали свои наблюдения, обменивались замечаниями и рассказывали истории, как всегда делают врачи. Одна вещь, о которой упоминали коллеги, особенно привлекла внимание Фаучи. Пациенты, больные раком, после химиотерапии становились особенно восприимчивы к инфекционным заболеваниям. Создавалось впечатление, что химиотерапия подавляла не только рост опухолей, но и иммунную систему человека. И Фаучи задумался:

Можно ли отключить иммунную систему пациента, не убив его, чтобы вылечить заболевание?

Он предположил, что, подобрав точную малую дозировку противораковых препаратов, можно подавить аномальное действие иммунной системы у пациентов с гранулематозом Вегенера. Он знал, что это заболевание неизлечимо — до сих пор не было найдено никакого эффективного средства от него. Врачи пытались применять преднизон и другие кортикостероиды, но у пациентов значительно возрастала уязвимость перед бактериальными и вирусными инфекциями.

Чтобы проверить гипотезу Фаучи, его исследовательская команда начала проводить эксперименты с низкими дозировками препаратов для химиотерапии. Ученые провели клинические испытания и сравнили действие новых лекарств с плацебо. Далее они наблюдали за пациентами в течение многих месяцев и фиксировали их состояние здоровья и прогресс с учетом возраста и условий жизни.

«К огромной моей радости и, полагаю, благодаря некоторой удаче, — рассказывал мне Фаучи, — выбранные нами лекарства оказались именно тем, что нужно». Кроме того, выяснилось, что они эффективны и в лечении других аутоиммунных заболеваний, и о Фаучи заговорили. Казалось, его ждет головокружительная карьера в иммунологии. Но потом случилось нечто непредвиденное, кардинально изменившее жизнь Фаучи.

Все началось в его кабинете ранним субботним утром в июне 1981-го. Фаучи изучал «Еженедельный отчет о заболеваемости и смертности» Центра контроля заболеваний. Он прочитал о пятерых мужчинах-геях, которые скончались в Лос-Анджелесе от пневмоцистной пневмонии. Эту форму пневмонии вызывает грибок, обитающий в легких здоровых людей и становящийся болезнетворным только при ослаблении иммунной системы. Фаучи крайне удивили эти данные, и он спросил себя:

Что происходит?

Почему все эти мужчины — геи?

Откуда у в целом здоровых мужчин-геев пневмоцистная пневмония?

Вначале Фаучи решил, что проблема может быть в легких наркотиках. Однако он не слишком хорошо разбирался в этой теме и к тому же был очень занят своими исследованиями гранулематоза Вегенера. «Да и черт с ним, — подумал он тогда. — Не стоит брать в голову».

Спустя месяц на столе у Фаучи оказался очередной отчет Центра по контролю и профилактике заболеваний (ЦКЗ). Там снова сообщалось о той же таинственной болезни. Теперь умерших было уже 26, и не только в Лос-Анджелесе, но также в Нью-Йорке и Сан-Франциско. И снова все были гомосексуалистами. И все вроде бы отличались отличным здоровьем, пока их не сразила смертельная пневмония. Фаучи забеспокоился. «Кажется, дело серьезное», — сказал он себе.

Биология, медицина и профессиональный опыт заставили Фаучи прийти к заключению, что вот-вот разразится полномасштабный кризис — эпидемия новой и пугающе непредсказуемой болезни, масштабы которой совершенно неясны. Он отреагировал как ученый и как врач. Его беспокоило общественное здоровье. Он умел видеть проблему и методично задавать касающиеся ее вопросы, отодвинув в сторону эмоции и частные суждения.

Однако за пределами института реакция на происходящее оказалась совершенно иной. Я тогда был корреспондентом Associated Press Radio в Белом доме. Незадолго до тех событий я вернулся из Лондона, где работал иностранным корреспондентом. И вот я оказался в таком месте, где журналисты кичились перед своими подручными, пытаясь показать, насколько они круты и влиятельны, а пресс-секретари были заняты политическими играми, передавая информацию избранным и обходя вниманием тех, кто, на их взгляд, был нечестен, недружелюбен или чрезмерно прямолинеен. «Добро пожаловать в конференц-зал Белого дома», — сказал я себе. Мы находились всего лишь в нескольких милях от НИЗ, но это была совершенно иная вселенная.

В тот день, в октябре 1982-го, один из журналистов задал вопрос об этой новой смертельной болезни, о которой почти никто не желал говорить. Это был Лестер Кинсолвинг из WorldNetDaily — консервативного новостного агентства, которое считало своей миссией «раскрывать беззаконие, коррупцию и злоупотребление властью». Когда он стал задавать вопросы пресс-секретарю Рейгана Ларри Спиксу, разыгралась совершенно сюрреалистическая сцена.

Кинсолвинг:Ларри, президент как-то отреагировал на сообщение ЦКЗ в Атланте о том, что СПИД приобрел характер эпидемии и известно уже более 600 случаев?

Спикс:Что такое СПИД?

Кинсолвинг:Умерло более трети инфицированных людей. Эту болезнь называют «чумой геев». (Смех.) Да, правда. Но я хочу сказать, что это очень серьезно, когда каждый третий умирает. И я хотел бы знать, в курсе ли президент.

Спикс:Ну, у меня нет этой болезни. А у вас? (Смех.)

Кинсолвинг:Нет.

Спикс:Но вы не ответили на мой вопрос.

Кинсолвинг:Мне просто интересно, знает ли президент…

Спикс:А вы уверены в том, о чем говорите? (Смех.)

Кинсолвинг:Иными словами, в Белом доме это воспринимают как шутку?

Спикс:Нет, Лестер, я ничего об этом не знаю.

Кинсолвинг:Но президент или хоть кто-нибудь в Белом доме знает об этой эпидемии, Ларри?

Спикс:Не думаю. Я не думаю, что было…

Кинсолвинг:Никто не знает?

Спикс:Тут никто лично с этим не сталкивался.

Сейчас, когда мы знаем, сколько еще страданий предстояло людям, слова и шутки на том брифинге в Белом доме кажутся особенно жестокими. Этот диалог показал человеческое невежество, страх и отсутствие связи между политикой и наукой. Смертельная болезнь поражала молодых мужчин-геев. Президент как-то отреагировал на это? «Нет», — отвечает пресс-секретарь, подразумевая: «Мы тут не геи, так что лично с этим не сталкивались». Спикс ничего не говорит о санитарных аспектах или об исследованиях, которые необходимы для разрешения кризиса. Он не связывает проблему со здравоохранением или образованием. Он воспринимает вопросы Кинсолвинга исключительно через свой личный политический фильтр.

Невозможно сейчас рассматривать этот разговор и не находить его отвратительным. Но в тех или иных вариациях подобные диалоги происходили и происходят постоянно. Мы часто реагируем на непонятные для нас проблемы эмоциями или отрицанием. А между тем наука советует нам сделать шаг назад, притормозить и задать простые и беспристрастные вопросы.