Сергей Герасимов - Психология зла

Воинственность отдельных людей несомненно болезненна – воитель, особенно завоеватель, постоянно живет под гипнозом идеи; во время боя человек находится в состоянии, близком к состоянию морального бреда, и тоже под гипнозом идеи – идея, какова бы она ни была, для многих оказывается важнее собственной жизни.

Вот идеальный результат, который может получить завоеватель, наилучший результат: вся жизнь в походах, без удобств, развлечений, просто, тупо и грязно, в постоянной опасности и зверствах, склоки, казни, жестокости, истребления населения и, скорее всего, зверская или нелепая смерть от руки врага или друга. Никто из завоевателей не доживает до преклонных лет – это возможно лишь как исключение. А результат? – даже если он завоюет весь мир, потратив на это всю свою жизнь – то что с того, что он будет делать с этим миром, если жизни уже нет и делать-то он ничего не умеет и какая разница – принадлежит тебе миллион квадратных километров или сто миллионов? Стоит ли эта разница всего?

Зачем ему мир?

Ответ прост. Мир нужен не ему. Мир нужен той идее, которую он несет на остриях своих копий или штыков.

Для идеи это правильно и разумно – она сражается с конкурентами и завоевывает жизненное пространство; некоторые идеи делают это убеждая, другие убивая – они распространяется подобно биологическому виду и бесконечная экспансия – единственно возможное направление для них.

Были многие мелкие воители, которые хитро лавировали между двух воюющих сторон и в лучшем случае получали приращение власти или территории, но стоило им хоть раз ошибиться и они были обречены. Были династические войны, в которых один из десятка незаконорожденных сыновей захватывал власть и убивал остальных девятерых, а потом сам рождал десяток сыновей и все повторялось. Как можно избрать для себя такую судьбу? Эта постоянная война – стоит ли она того, чтобы платить за нее такую цену?

Бестолковость – болезнь хроническая, как болезнь отдельных людей, так и целых государств. Бестолковый человек может быть развит интеллектуально и вполне здоров психически. Но он барахтается в возможностях, в отличие от здорового, который возможности либо использует, либо отбрасывает.

Бестолковый человек теряет внимание к тому делу, которое уже начал: например, он решился потратить деньги на что-то очень вкусное, потом отвлекся и не заметил, как съел – и даже не запомнил вкус.

Бестолковый действует, сообразуясь не с реальностью, а со своими поверхностными идеями, которые он не считает нужным проверять, несмотря на негативные результаты: он может насыпать в суп сахар вместо соли – не по расеянности, а потому что он подумал, что это соль и даже насыпая, он не усомнился в этом предположении, он смотрел, но не видел – идея о реальности оказалась для него сильнее самой реальности.

Бестолковый не может отделить важные дела от ненужных. Например, опаздывая на поезд, он может вдруг вспомнить о том, что нужно зашить носки и сесть их зашивать. "Но носки-то нужно зашить", – скажет он потом, опоздав.

Бестолковый перескакивает с одного дела на другое, потом на третье и так далее, не закончив ни одного из них. Поэтому он производит довольно много активности и никакого результата. Он видит только начало дела и не имеет в уме представления о необходимом результате. Поэтому он и не дотягивает до результата: так слепой, идущий по незнакомой дороге останавливается и поворачивает в другую сторону, хотя до цели остается метров сто – он цели не видит.

Любое дело для бестолкового превращается в длинную цепочку обязательных дел: например, чтобы высушить белье, нужно выйти на балкон, чтобы выйти на балкон, нужно надеть халат, чтобы надеть халат, нужно его погладить, чтобы погладить, нужно отремонтировать утюг, чтобы отремонтировать утюг, нужно найти отвертку, а отвертка потерялась, но можно занять у соседей, но для этого снова нужно надеть халат. В результате все действия оказываются абсолютно невыполнимыми. Такие цепочки и круги очень характерный симптом бестолковости.

Бестолковый нерешителен и по многу раз меняет свое нетвердое решение, особенно в том случае, если две возможности примерно эквивалентны. Вместо поступательного движения он выбирает колебательное и движется туда-сюда, как маятник, нередко упуская обе возможности.

Бестолковый нередко меняет решение в последний момент и делает противоположное тому, что собирался. "Я хотела купить дыню, а купила помидоры, – говорит женщина, – не знаю зачем я это сделала." Просто случайная идея, мелькнувшая в самый последний момент (а новая идея всегда мотивирует сильнее, чем старая), перевесила предварительное намерение.

Все это может быть даже смешно, но только в том случае, когда касается отдельных людей. Гораздо страшнее государственная бестолковость. Вначале принимается закон, затем принимаются поправки, которые сводят закон на нет, потом начинаются дебаты о поправках, которые бы смогли спасти положение, то есть ослабить влияние предыдущих поправок.

Для того, чтобы исправить положение, нужно принять постановление, чтобы принять постановление, нужно вначале создать комиссию, чтобы создать комиссию, нужно согласовать ее состав, чтобы согласовать ее состав, нужно примирить партии, чтобы примирить партии, нужно исправить положение – в результате все действия оказываются абсолютно невыполнимыми.

Государство тоже может "сыпать сахар вместо соли", если его представители не потрудились проверить информацию. Все семь перечисленных качеств личной бестолковости характерны и для бестолковости государственной.

Нечестность это вариант альтруистической недостаточности (другой вариант – жестокость). Морально здоровый человек, обманув, будет чувствовать М-боль, подобную той, которую чувствуешь, причиняя кому-то физическое страдание. Эта боль может перевешивать любые практические выгоды, даваемые ложью. Наличие такого чувства мешает обману. Отсутствие – позволяет обман.

Другая форма нечестности – увлеченность собственной фантазией, бескорыстная лживость. Здесь мы снова имеем дело с заражением идеей: случайная интересная идея настолько увлекает, что вытесняет вполне твердые знания о реальности. Бескорыстной лживостью, в более или менее легкой форме, болен каждый: мы преувеличиваем, рассказывая, или передаем как истиные те слухи, в которых не совсем уверены.

Маленькие дети, даже совсем маленькие, вполне способны к обоим типам обмана.

"…тогда взял слово один вполне номенклатурный критик (мой бывший сокурсник) и с пафосом к ней обратился: