Идрисс Аберкан - Свободу мозгу! [Что сковывает наш мозг и как вырвать его из тисков, в которых он оказался]

Пытаясь поскорей избавиться от наследия французского высшего образования, я решил продолжить образование в Стэнфорде, но вскоре вернулся в Высшую нормальную школу, где оазисом в пустыне для меня стали работы Станисласа Деана из Коллеж де Франс, посвященные «глобальному рабочему пространству нашего сознания» [244] Global neuronal workspace (прим. науч. ред.). .

Депрессия пробудила мой интерес к нейроэргономике как способу превращать свинец жизни в золото. В Орсе я интересовался компьютерными играми и их влиянием на обучение. Игры и стали моей специализацией по окончании Высшей нормальной школы. Тему диссертации я хотел выбрать сам и самостоятельно написать ее от А до Я, не допуская даже мысли, что мне навяжут команду руководителей. Мне не хотелось быть для них дешевой рабочей силой и принимать как должное этот подневольный труд. Из-за этого «непослушания» мне отказали в финансировании. Я сполна насладился шаткостью своего положения, которое одними воспринималась как крах всех надежд, а другими, и мной самим, — как интересный жизненный урок.

Потом появилось решение пройти высшую военную подготовку во французских ВМС. Я стал офицером штаба: униформа, армейская семья, стабильное место взамен бытовой и интеллектуальной неустроенности. Здесь состоялось знакомство с капитаном 3-го ранга из семьи Оноре д’Эстьен д’Орва [245] Имеется в виду Оноре д’Эстьен д’Орв, герой Французского Сопротивления (прим. ред.). , который однажды на холме Мон-Валерьен описал Париж как «большую дробилку». Я думаю, что именно это выражение внушило мне страсть к гуманизму в понимании нейронауки. Никакая другая формула не могла с такой убедительностью и в столь сжатой форме описать современного человека: плоть от плоти города, плоть от плоти экономики. Он постоянно пребывает в тревоге, потому что не понимает смысла своего существования, и его еще и обвиняют в желании распорядиться своей психической жизнью и судьбой и наказывают, когда он не соответствует интерьеру своей тюрьмы. Позднее я узнал, что этим выражением мы обязаны английскому писателю и приверженцу суфизма Д. Г. Лоуренсу [246] Frykman, T. et Zangenehpour, F., «Sufism and the Quest for Spiritual Fulfillment in D. H. Lawrence’s The Rainbow». Acta Universitatis Gothoburgenesis, 2000 (прим. авт.). .

Я был очарован стратегией и геополитикой, мне настолько нравилось обучение, что я чуть было не остановился на военной карьере. Но наука притягивала меня еще больше. Как сказал мой брат по несчастью Седрик Соль, «когда занимаешься исследованиями, все время ходишь по Луне». Ты пытаешься проникнуть туда, куда до тебя никто и носа не смел сунуть, а остальное — всего лишь слова.

Моя первая диссертация была посвящена геополитике знаний, то есть «ноополитике», ее роли на просторах Великого шелкового пути и иренологии (наука о мире без войн). Написать эту диссертацию меня побудили работы Варелы, в частности его идея, что конфликты — это вирусы человечества. Психолог Уильям Джеймс говорил о существовании «морального эквивалента войны». В университете Страсбурга я защищал свою вторую диссертацию, которая касалась суфийского влияния на западную литературу, от Т. С. Элиота до исследователя суфизма Ричарда Фрэнсиса Бёртона.

В этой «Балладе о сознании между Востоком и Западом» мной было использовано главное понятие нейронаук — «коннектом», или совокупность нервных связей. Я предложил перенести идею коннектома в литературу, выдвинув предположение, что тексты Востока будут в метафорическом смысле нашим правым полушарием, а западная литература будет левым. Причем особенно меня интересовало мозолистое тело — этот пучок волокон, объединяющий оба полушария. Когда в результате случайного объединения различных знаний происходит открытие, а это чаще всего происходит внезапно, мы называем это «серендипностью» (интуитивной прозорливостью). Как сказал один исследователь, «сбор сведений осуществляется ради их столкновения» [247] Bell, S.J., «Collections are for collisions: Let us design it into the experience», 2013 (прим. авт.). , и действительно, зачем копить знания, если впоследствии их не сталкивать? Кстати, французский писатель и дипломат Ален Пейрефитт утверждает, что один из главных недостатков французов как раз и заключается в отсутствии у них серендипности.

Меня зачаровал процесс соударения нейронауки и литературы именно потому, что нейронаука вездесуща.

Надо знать, как работают нейроны. За каждым историческим событием, за каждой пощечиной и каждым поцелуем, за каждой сюитой или войной, за каждым убийством и погребением, за каждой карточной игрой, за амбициями Александра Македонского, за колебаниями Наполеона, за изысканностью рассуждений Сунь Цзы и красками Тинторетто, за пророческими просветлениями и горстью зерен пшеницы стоит работа нейронов. Но чтобы знания передавались от мозга к мозгу, их вкус должен нас восхищать и удивлять. Все ингредиенты у нас под рукой, и мы нуждаемся только в умении так приготовить блюдо, чтобы его аромат дразнил и привлекал наш интеллект. Каждая книга обладает своим ароматом, который часто передается посредством молвы.

Искусство правильно «приправлять» знания кажется мне настолько важным, что я посвятил этой теме одну из своих докторских диссертаций [248] «Нейроэргономика и биомиметика на службе экономики знаний: Почему? Как? Что?» ( Neuroergonomie et biomimétique pour l’économie de la connaissance: Pourquoi? Comment? Quoi?), Ecole polytechnique (прим. авт.). : как лучше передавать знания, как лучше их подать на таких площадках, как Всемирная паутина. Я не претендую на звание великого шеф-повара в гастрономии знаний и даже не пытаюсь сравнивать себя с гениальным Михаэлем Лонеем, который на своем канале Micmaths на Youtube подает вкуснейшие блюда, предварительно опробованные и одобренные его учениками.

Эта исследовательская работа позволила мне приоткрыть головокружительную идею, что мы некорректно используем мозг. Я понял, что методы производства, распространения, потребления и усваиваивания знаний должны быть в корне пересмотрены. Ведь не случайно мозг так извилист. Не страдаем ли мы искривлением умственной осанки? Ответ на этот вопрос пугает, но это путь к освобождению: да, у нас буквально километры таких искривлений. Причем это скорее правило, чем исключение.

Эти умственные искривления напоминают мне положения тела при подготовке к сражению или работе, во время терпеливого ожидания и т. д. Они определяют потенциальные движения и какой инструмент потребуется. Мы исследуем психический мир способом, который также обуславливается умственной позой. Существуют мысли и решения, которые мы можем себе запретить, как древние греки когда-то запретили иррациональные числа. Мозг в процессе своей деятельности может выбирать диаметрально противоположные направления в зависимости от того, как он себя ощущает. Можно изменить мир, всего лишь поменяв свою умственную осанку.