Зигмунд Фрейд - Психопатология обыденной жизни. Толкование сновидений. Пять лекций о психоанализе [сборник]

Я применил бы то же самое объяснение и к столь частым у детей ночным припадкам страха с галлюцинациями (pavor nocturnus). И тут мы имеем перед собой лишь непонятые и отвергнутые сексуальные ощущения, при констатировании которых обнаружилась бы, вероятно, правильная периодичность, так как повышение сексуального влечения вызывается как случайными возбуждающими впечатлениями, так и постоянными, периодически наступающими явлениями развития.

Мне недостает нужного материала для доказательства этого утверждения. Педиатрам же, напротив того, недостает точки зрения, которая единственно дает возможность понимания целого ряда явлений как с соматической, так и с психической их стороны. В качестве курьезного примера того, как легко в ослеплении медицинской мифологией пройти мимо понимания таких случаев, я приведу один случай, найденный мною в исследовании pavor nocturnus Дебаке.

Один тринадцатилетний мальчик чрезвычайно слабого здоровья стал боязливым и робким; сон его отличался беспокойным характером и почти регулярно раз в неделю прерывался тяжелым припадком страха и галлюцинациями.

Воспоминания об этих сновидениях были всегда очень отчетливы. Он рассказывал, что черт кричал ему: «А, наконец-то ты нам попался!» Кругом пахло смолой и серой, и его кожу обжигало пламя. Просыпаясь в страхе после таких сновидений, он в первую минуту не был в силах крикнуть, но потом голос возвращался к нему, и слышно было ясно, как он говорил: «Нет, нет, не меня, я ничего ведь не сделал» или «Нет, нет, я никогда больше не буду!» Однажды он сказал даже: «Альберт не делал этого!» Он перестал раздеваться, так как, по его словам, «пламя обжигало его только тогда, когда он был раздет». Сновидения эти грозили подорвать его здоровье, и его увезли в деревню. После полуторагодового пребывания там он оправился и потом некоторое время спустя сознался: «Я не осмеливался признаться в том, что постоянно испытывал покалывание и повышенное возбуждение в области мошонки; в конце концов, это настолько выводило меня из себя, что я думал выброситься из окна спальни». Нетрудно догадаться, 1) что мальчик раньше онанировал, отрицал, по всей вероятности, свою вину и слышал постоянные угрозы (его восклицания: «Я никогда больше не буду», «Альберт никогда не делал этого»); 2) что в периоде возмужалости в нем снова пробудилось желание мастурбировать, но 3) что в нем возникло сопротивление, подавившее либидо и превратившее его в страх, который впоследствии включил в себя и страх перед тяжелою карой.

Послушаем, однако, выводы автора. «Из нашего исследования явствует, что: 1) влияние половой зрелости у юношей со слабым здоровьем может вызвать состояние общей слабости и даже сильную анемию мозга; 2) такая анемия мозга вызывает перемену характера, демономанические галлюцинации и чрезвычайно сильные ночные, а быть может, и дневные проявления страха; 3) демономания и самообвинения мальчика можно свести к воздействию полученного им в детстве религиозного воспитания; 4) все эти явления, благодаря продолжительному пребыванию на воздухе, физическим упражнениям и восстановлению сил, после периода возмужалости исчезли; 5) наследственности и застарелому сифилису отца можно приписать причину образования мозговых явлений у ребенка.

И заключительные слова: «Это наблюдение мы рассматриваем в рамках навязчивого, апиритического бреда; это особое состояние мы относим к церебральной ишемии (недостаточности кровообращения)».

Сделав попытку проникнуть глубже в психологию процессов сновидения, я поставил перед собой чрезвычайно трудную задачу, которая вообще едва ли по силам моим способностям. Изображать одновременность столь сложного явления при помощи последовательности в изложении и при том все время казаться бездоказательным – слишком тяжело для меня. Это своего рода последствие того, что я при исследовании психологии сновидений не могу следовать за историческим развитием своих взглядов. Основная точка зрения на понимание сновидений была мне дана предшествующими работами в области психологии неврозов, на которые я здесь не могу и в то же время должен постоянно ссылаться, между тем как мне лично хотелось бы идти обратным путем и лишь от сновидения перейти к психологии неврозов. Я знаю все трудности, возникающие отсюда для читателя, но не знаю средств, как их избегнуть.

Будучи неудовлетворен таким положением дела, я охотно останавливаюсь на другой точке зрения, которая повышает, по-видимому, ценность моих стараний. Передо мной был вопрос, относительно которого в воззрениях ученых царила полнейшая разноголосица, как мы это видели в первой главе. Наше рассмотрение проблемы сновидения уделяло внимание всякого рода возражениям. Лишь два таких возражения – что сновидение бессмысленно и что оно представляет собою соматическое явление – мы категорически опровергли; все остальные противоречивые воззрения, однако, мы удовлетворяли в той мере, что в каждом из них усматривали крупицу истины. То, что сновидение содержите себе продолжение восприятий и интересов бодрствующей жизни, – это вполне подтвердилось раскрытием мыслей, скрывающихся за сновидением. Последние занимаются лишь тем, что кажется нам существенно важным и привлекает наш интерес. Сновидение никогда не посвящает себя мелочам. Однако мы убедились и в обратном: сновидение собирает безразличные остатки предыдущего дня и до тех пор не может овладеть крупным интересом, пока последний до некоторой степени не уклонится от бодрствующей деятельности.Мы нашли, что это относится к содержанию сновидения, которое дает мыслям, скрывающимся за ним, выражение, совершенно измененное благодаря искажению. Процесс сновидения, говорили мы, на основании законов механики ассоциаций значительно легче овладевает свежим или же индифферентным материалом, еще не заклейменным бодрствующим мышлением; благодаря цензуре он переносит психическую интенсивность со значительного и важного на индифферентное. Гипермнезия сновидения и использование материала детства стали основой нашего учения; в нашей теории сновидения мы приписали желанию, возникшему из этого материала, роль необходимейшего двигателя при образовании сновидений. Сомневаться в экспериментально доказанном значении внешних чувственных раздражений во время сна нам, конечно, не приходило и в голову, но мы поставили этот материал в такую же зависимость от желания в сновидении, в какой находятся от него остатки дневных мыслей. То, что сновидение истолковывает объективное чувственное раздражение в форме иллюзии, нам оспаривать не приходилось; однако мы установили оставшийся неясным для большинства исследователей мотив этого толкования. Последнее совершается таким образом, что воспринятый объект становится безвредным для продолжения сна и в то же время способствует осуществлению желания. Субъективное раздражение органов чувств во время сна, наличие которого безусловно установил, по-видимому, Лэдд, мы не считаем самостоятельным источником сновидений. Мы можем объяснить его регредиентным пробуждением воспоминаний, действующих «за фасадом» сновидений. Роль ощущений со стороны внутренних органов, которые так охотно признаются основным источником сновидений, на наш взгляд, довольно скромна. Они – в лице ощущений падения, летания и связанности – представляют собой всегда готовый и наличный материал, которым в случае необходимости пользуется деятельность сновидения для изображения мыслей, скрывающихся за ним.