Зигмунд Фрейд - Психопатология обыденной жизни. Толкование сновидений. Пять лекций о психоанализе [сборник]

В небольшой статье «Как можно оговориться», предназначенной для широкого круга читателей, Мерингер устанавливает особое практическое значение некоторых случаев обмолвок. А именно тех, при которых какое-либо слово заменяется противоположным ему по смыслу. «Вероятно, все помнят еще, как некоторое время тому назад председатель австрийской палаты депутатов открыл заседание словами: „Уважаемое собрание. Я констатирую наличность стольких-то депутатов и объявляю заседание закрытым“. Общий смех обратил его внимание на ошибку, и он исправил ее. В данном случае это можно скорее всего объяснить тем, что председателю хотелось иметь уже возможность действительно закрыть заседание, от которого можно было ожидать мало хорошего; эта сторонняя мысль, – что бывает часто, – прорвалась хотя бы частично, и в результате вместо открытия получилось закрытие – прямая противоположность тому, что предполагалось сказать. Впрочем, многочисленные наблюдения показали мне, что противоположные слова вообще очень часто подставляются одно вместо другого.Они вообще тесно сплетены друг с другом в нашем сознании, лежат в непосредственном соседстве одно с другим и легко произносятся по ошибке».

Не во всех случаях «контрподмен» также легко показать, как в примере с председателем, вероятность того, что обмолвка произошла вследствие своего рода протеста, который заявляется в глубине души против высказываемого предложения. Аналогичный механизм мы нашли ранее, анализируя пример aliquis. Там внутреннее противодействие выразилась в забвении словавместо замены его противоположным. Дляустранения этого различия заметим, однако, что словечко aliquis не обладает таким антиподом, каким являются но отношению друг к другу слова закрывать и открывать, и что слово открывать, как весьма общеупотребительное, не может быть позабыто.

Если последние примеры Мерингера и Майера показывают нам, что расстройство речи может происходить как под влиянием звуков и слов той же фразы, предназначаемых к произнесению, так и под воздействием слов, которые находятся за пределами задуманной фразы и иным способом не обнаружили бы себя, то перед нами возникает, прежде всего, вопрос, возможно ли резко разграничить оба эти вида обмолвок и как отличить случаи одной категории от другой. Здесь уместно вспомнить о словах Вундта [68], который в своей только что вышедшей в свет работе о законах развития языка рассматривает среди прочего и феномен обмолвок. Что, по мнению Вундта, всегда присутствует в этих явлениях и других, им родственных, – это определенные психические влияния. «Сюда, прежде всего, относится как благоприятствующее обстоятельство ничем не стесняемое течение звуковых и словесных ассоциаций, вызванных произнесенными звуками. В качестве отрицательного момента к нему присоединяется отпадение или ослабление воздействий воли, стесняющей это течение, и внимания, также выступающего здесь в качестве волевой функции. Проявляется ли эта игра ассоциаций в том, что предвосхищается предстоящий еще звук, или же репродуцируется уже произнесенный, или врезается какой-либо посторонний, но привычный, или в том, наконец, что на произносимые звуки оказывают свое действие совершенно иные слова, находящиеся с ними в ассоциативной связи, – все это означает лишь различие в направлении и, конечно, различие в том, каким простором пользуются происходящие ассоциации, но не в их общей природе. И во многих случаях трудно решить, к какой форме причислить данное расстройство и не следует ли с большим основанием, следуя принципу наложения причин считать его следствием совпадения нескольких мотивов».

Я считаю замечания Вундта вполне обоснованными и чрезвычайно поучительными. Быть может, можно было бы с большей решительностью, чем это делает Вундт, подчеркнуть, что благоприятствующий момент в словесных ошибках (беспрепятственное течение ассоциаций) и негативный момент (ослабление стесняющего его внимания) действуют всегда совместно, так что оба момента оказываются лишь различными сторонами одного и того же процесса. С ослаблением стесняющего внимания и приходит в действие беспрепятственное течение ассоциаций или, выражаясь еще категоричнее, по причине этого ослабления.

Среди примеров обмолвок, собранных мною, я почти не нахожу таких, где расстройство речи сводилось бы исключительно к тому, что Вундт называет «действием контакта звуков». Почти в каждом случае я нахожу еще и расстраивающее влияние чего-либо, находящегося вне пределов задуманной речи. Это «что-то» есть либо отдельная, оставшаяся неосознанной мысль, дающая о себе знать посредством обмолвки и способная дойти до сознания нередко лишь после тщательного анализа, либо же это более общий психический мотив, направленный против всей речи в целом. Вот несколько примеров.

а) Я хочу процитировать моей дочери, которая в тот момент, кусая яблоко, состроила гримасу, следующие строки:

Однако начинаю: «DerApfe…» По-видимому, это можно рассматривать как контаминацию, компромисс между словами Affe (обезьяна) и Apfel (яблоко), или же как антиципацию последующего Apfel. В действительности же положение дела таково. Я уже раз начал эту цитату и при этом не обмолвился. Обмолвка произошла лишь при повторении цитаты. Повторить же пришлось, потому что моя дочь, занятая другим, не слушала. Это-то повторение и связанное с ним нетерпение, желание отделаться от этой фразы также нужно засчитать в число мотивов моей обмолвки, выступающей в форме процесса уплотнения.

б) Моя дочь говорит: «Ich schreibe der Frau Schresinger» (я пишу госпоже Шрезингер). Фамилия этой дамы на самом деле Шлезингер. Эта ошибка, конечно, находится в связи с тенденцией к облегчению произношения, так как после нескольких звуков р трудно произнести л. Однако я должен прибавить, что эта обмолвка случилась у моей дочери через несколько минут после того, как я сказал Apfe… вместо Affe. Обмолвки же в высшей мере заразительны, также же как и забывание имен,по отношению к которому эта особенность отмечена у Мерингера и Майера. Причину этой психической прилипчивости я затрудняюсь указать.

в) Пациентка говорит мне в самом начале визита: «Ich klappe zusammen, wie ein Tassenmescher… Taschenmesser » [70]. Звуки перепутаны, и это может быть опять-таки оправдано трудностью произношения. Но когда ей была указана ошибка, она не задумываясь ответила: «Это потому, что вы сегодня сказали ernscht (вместо ernst – серьезно)». Я, действительно, встретил ее фразой, в которой в шутку исказил это слово. В течение всего приема она постоянно обмолвливалась, а я замечал, конечно, что она не только имитирует меня, но имеет еще и особое основание бессознательно останавливаться на имени Эрнст [71].