Михай Чиксентмихайи - В поисках потока. Психология включенности в повседневность

Подобное отношение к процессу выбора хорошо отражено в формуле amor fati — «любви к судьбе», центральном понятии ницшеанской философии. К примеру, рассуждая о том, что значит жить полной жизнью, Ницше пишет: «Моя формула величия человека сводится к amor fati — любви к судьбе: не хотеть ничего иного, ни впереди, ни позади, ни во веки веков… Не просто мириться с неизбежным, но полюбить его». И далее: «Я хочу бесконечно учиться видеть прекрасное в необходимом — лишь тогда я стану одним из тех, кто делает окружающее прекрасным».

Абрахам Маслоу в ходе своих научных изысканий пришел к тем же заключениям. На основе клинических исследований и интервью с людьми, которых сам Маслоу считал самореализованными личностями, включая художников и ученых, он заключил, что процесс роста приводит к достижению так называемых пиковых переживаний. Он описывает их как слаженное взаимодействие человека и внешней среды, гармонию между «внешними побудительными мотивами» и «внутренними», между «я хочу» и «я должен». Когда подобное происходит, «человек свободно, радостно, всем сердцем воспринимает реальность. Человек выбирает и с радостью принимает свою судьбу».

Психолог Карл Роджерс приходит к очень похожим выводам. Вот что он пишет о человеке, которого называет «полноценно функционирующим»: «Такой человек по собственному желанию и выбору следует наиболее экономичным курсом по отношению ко всем внешним и внутренним стимулам, поскольку именно такое поведение в итоге приносит наибольшее удовлетворение». В результате, продолжает он, «полноценно функционирующий человек… не только испытывает, но и использует в своих целях наиболее полную свободу, когда по собственной воле, свободно и добровольно, охотно выбирает то, что уже предопределено». Таким образом, так же как у Ницше и Маслоу, любовь к судьбе предполагает стремление принять на себя ответственность за свои действия — как добровольные, так и вызванные необходимостью. Именно это принятие ведет к личностному росту и дарит чувство безмятежной радости, изгоняющее бремя энтропии из повседневной жизни.

Качество нашей жизни улучшится, если мы научимся любить то, что должны делать, — в этом Ницше и остальные были совершенно правы. Однако, оглядываясь назад, мы замечаем ограниченность гуманистической психологии, выдающимися лидерами которой были Маслоу и Роджерс. В золотые дни середины XX столетия, когда всеобщее благосостояние росло и повсюду чудился мир и покой, предположение, что самореализация любой личности имеет лишь позитивные стороны, представлялось вполне логичным. В то время не было нужды делать пессимистические сравнения в части самоактуализации, задаваясь вопросом, может ли один набор целей быть лучше другого: важно было само наличие целей. В дымке оптимизма сглаживались границы, и мы разрешили себе поверить, что все зло идет от невозможности для человека реализовать свой потенциал.

Проблема в том, что заодно люди обрели страсть к вещам, которые разрушающе действуют как на них самих, так и на окружающих. Подростки, которых арестовывают за вандализм и грабежи, часто не имеют иного мотива для преступлений, нежели то возбуждение, которое испытывают, угоняя машину или вламываясь в чужой дом. Ветераны признаются, что никогда не переживали чувство потока столь остро, как на фронте, лежа за пулеметом. Когда физик Роберт Оппенгеймер занимался разработкой атомной бомбы, он с истинно чувственной страстью писал о «сладостной проблеме», которую пытался решить. По многочисленным воспоминаниям современников, Адольф Эйхман с большим удовольствием занимался решением логистических задач, связанных с транспортировкой евреев в лагеря уничтожения. Моральный смысл перечисленных примеров, разумеется, различен, однако все они доказывают, что собственное удовольствие — не достаточная причина для того, чтобы делать что-то.

Поток — это источник психической энергии, он помогает сфокусировать внимание и мотивирует к действиям. Как и другие формы энергии, он сам по себе нейтрален — его можно использовать как для конструктивных целей, так и для разрушения. Так, огонь может быть использован, чтобы обогреться холодной ночью или чтобы спалить дом дотла. То же самое касается электричества или ядерной энергии. Сделать энергию доступной для всех — безусловно, важное достижение, однако научиться адекватно использовать ее — как минимум, не менее важно. Таким образом, на пути к достойной жизни недостаточно стремиться к интересным для вас целям — необходимо выбирать такие цели, которые уменьшают общий объем мировой энтропии.

Как же найти такие цели? Исторически определением энтропии применительно к человеческим делам занималась религия. В религиозных понятиях она традиционно именовалась «грехом», под которым понималось поведение, наносящее вред самому индивиду, его окружению и общественным ценностям. Всем обществам, которым удалось устоять, приходилось формулировать позитивные цели, дабы направить на них энергию людей. Чтобы эта система действовала эффективно, они изобретали сверхъестественных существ, которые довели до людей представления о хорошем и дурном поведении посредством видений, предсказаний и текстов, надиктованных избранным личностям — Моисею, Мухаммеду или Джозефу Смиту. Такие цели не могли быть оправданы с точки зрения жизни человека здесь и сейчас, поскольку, если бы наши действия влияли лишь на то, что мы способны наблюдать в этой жизни, здравый смысл велел бы нам стремиться к максимальному количеству удовольствий и материальных благ, даже если бы в процессе их достижения нам пришлось проявлять жестокость. Однако если бы все руководствовались исключительно себялюбием, общество было бы уничтожено. Поэтому все религии вынуждены были изобретать сценарии того, что случится в людьми, которые действуют исключительно в собственных интересах, — такие как реинкарнация в низших формах жизни, забвение или попадание в ад.

Один из главных вызовов нашего времени — найти новые основания для трансцендентных целей, которые соответствуют всему, что мы знаем сегодня о мире. Если хотите, можете назвать это новым мифом, призванным объяснять смысл нашей жизни в настоящее время и в ближайшем будущем — как прежние мифы помогали нашим предкам находить смысл существования с помощью доступных для них образов, метафор и фактов. При этом мы должны верить в заповеди новой мифологии так же, как сторонники прежних мифов верили в их правдивость.

В прошлом мифы озвучивали пророки, дававшие обществу силы верить. Рисуя понятные всем картины, они утверждали, что их устами вещает высшее существо, таким образом диктующее людям, как им следует себя вести, и как выглядит тот мир, который человек не в состоянии постичь с помощью чувств. Конечно, в будущем еще могут появиться пророки, заявляющие нечто подобное, однако им вряд ли кто-нибудь поверит. Одним из последствий зависимости от науки в решении материальных проблем и от демократии — в решении политических конфликтов, стала наша неспособность доверять видению какой-либо личности, сколь угодно вдохновенному. Разумеется, «культ личности» еще вполне актуален, однако ослаблен здоровым скептицизмом. Откровение, способное заслужить доверие, должно содержать элемент консенсуса, которого мы привыкли ожидать от научной истины и демократической системы принятия решений.