Андрей Курпатов - Развитие личности. Психология и психотерапия

Ситуация складывалась следующим образом. Очевидно, что всякая наука имеет прикладные задачи, а наиболее успешной оказывается та, которая создает или обеспечивает создание технологий. Нельзя не считаться с реалиями: бурного развития науки, которая не дает ощутимой отдачи, ожидать не приходится. Не будет ни финансовых вливаний, ни популяризации, необходимых для ее роста. Не будет в конечном итоге и самой науки.

Но каковы прикладные задачи психологии? По всей видимости, их две, из которых одна действительно состоялась, а вторая оказалась в крайне затруднительном положении. Первая – это самые разнообразные технологии воздействия на человека. По сути это технологии манипуляции человеком или группами людей; цели, впрочем, здесь могут быть и весьма благопристойными. А вторая прикладная задача психологии – это повышение субъективного качества жизни человека. И эта последняя быстро выкристаллизовалась в совершенно отдельную отрасль, нареченную весьма высокопарно: психотерапией.

Приходится признать, поскольку вопрос терапевтической эффективности психологических воздействий до сих пор дискутируется, назваться терапией психотерапия явно поспешила. Но если уж означил себя груздем, то полезай в кузов, а потому психотерапии, можно сказать, на колесах пришлось формировать то, что в кавычках можно было бы назвать «психотерапевтической психологией». Кавычки эти обусловлены фиктивностью ситуации, потому что пока в этой ситуации надо выбирать – или курица, или яйцо, представить себе их гибрид достаточно сложно.

«Психология», опять же в кавычках, выросшая на ниве психотерапии, конечно, паранаучна. Коротко остановимся на этих экспериментах: психоаналитическом (психодинамическом), когнитивно-поведенческом и гуманистическом.

Психоанализ, возникший, по сути дела, лишь как исследовательская техника, был вынужден сразу приняться за «толкование» (интерпретацию) найденного материала. Чуть более десятка случаев легли в основу сбитой теории, объясняющей все и вся человеческое. Кроме того, подход был тенденциозным, вызывал на свет дискурсивность сексуального, чем, собственно, и сделал себе имя, а после этого стал отчаянно защищаться от каких бы то ни было нападок. А нападки посыпались одна за другой.

Альфред Адлер столкнулся с тем, что личность – это образование социальное, а не сексуальное; у Карла Юнга человек преобразился в культуральное явление; Вильгельм Райх нашел феномен «хронического мышечного напряжения», а потом и вовсе ушел в физиологию оргазма с последующей его мистификацией; Жак Лакан понял человека как единство познающего и обозначающего. Короче говоря, каждый новый, точнее, прежде незамеченный психический феномен становился оплотом новой теории, обещавшей прояснение всех вопросов. Таким образом, несмотря на очевидное увеличение объема знаний, представление о человеке как о предмете исследования еще более замутнялось.

Представители поведенческого (бихевиорального) направления психотерапии, к сожалению, быстро впали в неоправданную консервативность, что, возможно, каким-то образом детерминировалось спецификой социальных процессов того времени, однако никакая такая специфика не может извинить науку, позволяющую себе сузить психическое до внешнего компонента поведения. По сути дела, в случае поведенческой психотерапии мы имеем единственную, наверно, попытку идти в психотерапии от психологии. Однако, когда методология, составляющая плоть и кровь исследователя, начинает использоваться не в целях познания, а в идеологическом ключе, всегда возникает социальный конфликт. Любой практикующий врач рассматривает пациента как «биологическую машину», что более чем оправдано, но упаси его бог рассказывать об этом своему пациенту!

«Когнитивисты» от психотерапии достаточно быстро смекнули маркетинговую слабину бихевиоральных психотерапевтов, и этот «бизнес-проект» оказался куда более удачливым, но для целей научных – печальным и плачевным. Когнитивные психотерапевты не только примитивизировали данные психологии, но и создали, по большому счету, весьма слабые терапевтические технологии, однако «выезжая» всякий раз на эффекте поведенческих механизмов. Пагубными в этой связи следует считать две принципиальные позиции.

Во-первых, психическое подверглось линчеванию: когнитивное в определении «когнитивно-поведенческая» перестало рассматриваться как поведение, будучи ему противопоставлено. Во-вторых, оказалась не уясненной наипростейшая истина: все, с чем имеет дело когнитивный психотерапевт, все, на что он пытается воздействовать, все, чем он оперирует, – не когнитивный процесс, а его результат; изменить же направление роста дерева можно лишь в процессе его роста, но это невозможно после того, как дерево уже срублено и более того – использовано для изготовления бельевого шкафа.

Впрочем, так называемая «третья сила» – гуманистическое направление в психотерапии, при всех безусловных его плюсах, спело погребальную песнь психологии в психотерапии. Поскольку психология оказалась здесь просто не ко двору, а проводимые исследования были скорее вынужденной формальностью, нежели фактической необходимостью. Гуманистическая психотерапия гораздо в большей степени оказалась ориентированной на философию.

Но нам могут возразить, что, мол, практика – критерий истины, а на практике мы видим подтверждение наших теорий. К сожалению, этот милый тезис не стоит и ломаного гроша. Лицам, относящим себя к специалистам по психике, следовало бы знать, что «мир таков, каковы наши доминанты» (А.А. Ухтомский), а потому то, что мы видим, не более чем работа нашего психического аппарата и никакой достоверности здесь нет и близко. Если бы это было не так, если бы действительно речь шла о науке, то невозможно было бы представить себе ситуацию, при которой один и тот же симптом, обнаруживаемый у одного и того же пациента, рассматривается как результат вытеснения неких сексуальных интенций в отношении отца или матери, как рефлекс, возникший вследствие определенных подкрепляющих стимулов, как продукт иррациональной установки, как следствие отсутствия социального «принятия» или некоего порога на бурной реке самоактуализации, как незавершенный гештальт, как экзистенциальная драма, как отсутствие позитивной настроенности, как выход символического в сферу воображаемого, как, например, избыточное отождествление или как борьба виртуального «ребенка» с виртуальным же «взрослым» или «родителем».

Нет, наука оперирует верифицируемыми данными, и какая-то определенная длина может быть измерена в сантиметрах, дюймах и даже в локтях, оставаясь при этом все же одной и той же длиной, о чем никто из измеряющих спорить не будет. Но психотерапевты различных школ и направлений будут спорить о данном симптоме данного больного с пеной у рта, с нескрываемым раздражением и в отсутствие какой-либо серьезной аргументации. Такова ситуация в «психотерапевтической психологии».