Филип Зимбардо - Эффект Люцифера

Пол-5704: «Я был очень подавлен тем, как мы деградировали, и тем, что к концу эксперимента мы все стали такими послушными. Я перестал бунтовать, потому что мое отношение и поведение ничего не меняли. После того как ушли Стью и Рич [819 и 1037], я стал думать, что в одиночку не смогу изменить всего, что нужно изменить… это — еще одна причина, по которой я смирился после их ухода. Чтобы добиться своих целей, мне нужна была помощь других. Я пытался обсуждать с другими заключенными забастовку или нечто подобное, но они не хотели участвовать, потому что их сильно наказали после первого бунта» [149].

Охранник Арнетт: «Меня очень удивили и впечатлили реакции большинства заключенных в ситуации эксперимента… особенно нервные срывы, случившиеся у некоторых, и то, что другие тоже были на грани срыва — они бы точно сорвались, если бы эксперимент не закончился раньше времени» [150].

Дуг-8612: «Окружающая обстановка — охранники, камеры и все такое — не имели для меня большого значения. Например, меня не слишком беспокоило, когда меня раздевали догола и надевали цепи на ноги. Хуже всего было то, что связано с мыслями, с психологией. Осознание того, что я не могу выйти, когда захочу… Мне не нравилось, что я не могу пойти в туалет, когда хочу… Отсутствие выбора, вот что сводит с ума» [151].

Резервный заключенный Дэйв-8612, наш шпион, который знал, что пробудет в тюрьме всего один день и его задача — выведать о планах побега, говорит о том, как быстро можно войти в роль заключенного: «Роли заразили всех, от самого последнего заключенного до начальника тюрьмы». Он очень быстро объединился с заключенными, всего один день в мнимой тюрьме оказал на Дэйва огромное влияние:

«Иногда я чувствовал себя виноватым, потому что мне нужно было лгать этим прекрасным парням — я испытал некоторое облегчение от того, что мне было нечего сказать о планах побега… И когда возникла возможность их предать — я узнал, где спрятан ключ от наручников, — я не сказал об этом… Я заснул той ночью, чувствуя себя грязным, виноватым, испуганным. Когда нас повели в котельную (в ожидании налета), я снял цепь с ноги и серьезно задумался о побеге (в одиночку я мог бы сбежать), но я не стал этого делать, я боялся, что меня поймают… Всего один день в роли заключенного вызвал во мне сильное беспокойство, и оно заставило меня всю следующую неделю держаться подальше от тюрьмы. Даже когда я пришел на общий „дебрифинг“, я все еще испытывал очень сильную тревогу — я почти не ел, меня все время подташнивало, и я нервничал, как никогда раньше. Вся эта ситуация так выбила меня из колеи, что я не мог ни с кем обсуждать эти события, даже с женой» [152].

Я должен добавить, что позже мы обнаружили, что один заключенный украл у охранника ключи от наручников. После истории с переводом всех заключенных в чулан на пятом этаже в среду вечером они вернулись во двор в половине первого ночи. Двое заключенных были пристегнуты друг к другу. Но без ключей их было невозможно отстегнуть, и мне пришлось вызвать полицию Стэнфорда, чтобы снять с них наручники. Получилась довольно неловкая ситуация. Как оказалось, один из заключенных бросил ключ в вентиляционное отверстие. Дэвид знал об этом, но так и не сказал об этом никому из нас.

Охранник Джефф Лендри: «Это было так, как будто ты создаешь тюрьму сам — ты сюда попадаешь, и она начинает определять твою личность, как будто ты сам становишься ее стенами. Хочется вырваться, хочется сказать всем: „На самом деле я не такой, на самом деле я хочу выйти отсюда, я хочу показать, что я свободен, у меня есть собственная воля, я не садист, который получает удовольствие от подобных вещей“» [153].

Охранник Варниш: «Этот опыт был для меня чрезвычайно интересен. Идея о том, что две примерно одинаковые группы студентов колледжа всего лишь за неделю превратились в две совершенно разные социальные группы, причем одна обладала абсолютной властью и с ее помощью подавляла и подчиняла другую, — довольно пугающая.

Я удивлялся сам себе… Я заставлял их обзывать друг друга и чистить туалеты голыми руками. Я на самом деле считал заключенных „скотами“, я начал думать, что действительно должен следить за ними, чтобы они ничего не предприняли» [154].

Охранник Венди: «Я получал удовольствие, унижая и наказывая заключенных, но мне это совершенно не свойственно, потому что обычно я сочувствую слабым и раненым, особенно животным. Я думаю, это был результат полной свободы, когда я мог командовать заключенными, и я начал злоупотреблять своей властью» [155].

(Интересный пример переноса новой власти в поведении этого охранника мы нашли в журнале начальника тюрьмы Джаффе. Венди сказал другим охранникам своей смены, что поймал себя на том, что дома начал командовать своей матерью.)

Охранник Арнетт: «Мне было несложно вести себя Жестко. С одной стороны, я несколько авторитарен (хотя мне очень не нравится это качество и в себе, и в других). Далее, я чувствовал, что этот эксперимент важен, и то, что я „вел себя как охранник“, помогало выяснить, как люди реагируют на реальные притеснения… В основном на мое поведение влияло чувство, хоть и неопределенное, что настоящая тюрьма — очень жестокое место, и она дегуманизирует. Я пытался соответствовать этому в рамках своей роли и полномочий… Прежде всего, я пытался избегать личных связей или проявлений дружбы… Я хотел оставаться нейтральным и вести себя по-деловому. Кроме того, я читал, что скуку и другие аспекты тюремной жизни можно использовать, чтобы дезориентировать людей, лишить их ощущения собственной личности (с этой же целью их загружают монотонной работой; наказывают всех заключенных за „плохое“ поведение одного; требуют идеального выполнения бессмысленных задач во время физических упражнений и в других случаях; во время физических упражнений отдают резкие команды механическим голосом. В социальном окружении… люди очень чувствительны к тем, кто управляет этим окружением, и я пытался устранить солидарность заключенных, используя некоторые из этих методов. Но я использовал их очень ограниченно, потому что не хотел быть жестоким» [156].

Пол-5704: «Мне нравились Джон и Джефф [Лендри]. Они не вошли в роль охранников так глубоко, как другие. Они всегда оставались людьми, даже когда кого-то наказывали. Я был удивлен тем, что большинство охранников так серьезно восприняли свои роли, несмотря на то что каждый день или каждый вечер уходили домой» [157].

Охранник Джон Лендри: «Я поговорил с другими заключенными, они сказали, что я был хорошим охранником, и поблагодарили за это. Но в глубине души я знал, что вел себя дерьмово. Керт [Бэнкс] посмотрел на меня, он тоже это понимал. Я также знал, что хотя относился к заключенным мягко и справедливо, я подвел самого себя. Я потворствовал жестокости и ничего не делал, только испытывал чувство вины и пытался быть „хорошим“. Честно, я не думал, что могу что-то изменить. Я даже не пытался. Я делал то, что делали все остальные. Я сидел в комнате охранников и пытался не думать о заключенных» [158].