Галина Черная - Похождения Трусливой Львицы, или Искусство жить, которому можно научиться

Поминки были дома, в квартире, где сейчас живут мама, ее муж и его дочка. После того как наконец-то сдохли оба кота, примерно через месяц мама завела нового, который под ее опекой стал еще более толстым и наглым, чем предыдущий Бонифаций. В квартире антисанитария продолжается. Смерть бабушки ничего не изменила. И это, наверное, внешнее отражение того бардака и тревоги, которым проникнуто все мамино существо.

Меня никогда нельзя было назвать брезгливой, а сейчас и подавно, но во мне опять поднялись ощущения, испытанные в 17-летнем возрасте, когда я хотела полностью отмежеваться от всего этого существования, в том числе и от внешнего сходства, чтобы никогда не вести такую жизнь, как мама и бабушка. Вдруг меня начали раздражать слегка жирная чашка, невозможно грязные сковородки, в которых готовилась еда на поминки. Мама, как всегда, оставила котлеты на плите и забыла про них. Что-то подгорело, что-то осталось непрожаренным, вместо маргарина по ошибке ляпнула в сковороду майонез. Объем еды явно не соответствовал количеству приглашенных. Готовилось куда больше. На поминки я ехала уже с головной болью. Наверное, из-за неохоты. Там же голова заболела еще больше. Особенно оттого, что никто никого не слушал. Все только говорили на повышенных тонах, будто боялись, что их не услышат.

Потом пришел бабушкин брат с женой – дядя Валера. Он только что выкарабкался из инсульта. Ему 70 лет. И ему единственному, наверное, как-то интересны мои дела. Поэтому, когда с ним приключился этот инсульт, я расстроилась и даже какое-то время переживала, как бы он не умер. Сейчас он каждый день делает зарядку, обливается холодной водой, старается не спорить со своей деспотичной женой и лелеет планы, чтобы, как придет лето, продолжить заниматься пчелами, тогда как его жена «во благо его здоровью» настаивает продать пасеку. Я с удовольствием рассказала ему, что написала учебник, который скоро выйдет. Он неприятно и, как мне показалось, сексуально чмокнул меня в щеку, после чего я по привычке, как в детстве, отвернулась и вытерла мокрый поцелуй ладонью.

Все как всегда. Люди. Шум. Анекдоты. Получился экскурс в прошлое. Они вспоминали бабушку, когда она еще была директором. И я вспомнила. Бабушка в воспоминаниях вышла деятельным, хорошим руководителем, которого многие члены коллектива, когда ее сменило множество директоров, вспоминали особенным словом. Перед смертью она начала писать мемуары. В большой амбарной книге осталось несколько страниц, написанных старым, немощным человеком. Мама процитировала мне ее слова: «Галя прошлась по моей жизни, словно солнечный лучик», «Жалею, что Свету (т. е. мою маму) я не научила защищать себя». В этом месте мама расплакалась, у меня тоже встал комок в горле. Та бабушка, которая сейчас предстала перед нами, сидящими за поминальным столом, не была той злой и капризной старухой, которая перед своей смертью изводила самых близких людей и мою маму. Мою маму, неусыпно находящуюся при ней в хирургии, когда ей отрезали ногу, и в кардиологии, куда она перекочевала следом. Мою маму, разрывающуюся от ее истерик, шантажа и обвинений. Меня, старающуюся поплотнее захлопнуть свою душу и отмежеваться внутренне от нее, чтобы не прокрались предательские жалость и чувство долга, чтобы я не стала тем поросенком, которого она в качестве светлого лучика выращивала, чтобы обеспечить свою старость.

Опять вспоминаю, как умирала бабушка. Человек с тремя высшими образованиями, которого после ухода на пенсию и практически лежачую еще 15 лет приглашали почти на все мероприятия в масштабах города, она лежала в палате с семью или восемью такими же диабетчиками, которым уже начали все отрезать: то палец, то ногу. За ней одной, ни на минуту не отходя, ухаживала моя мама. Старая женщина из деревни тихо постанывала после операции. Моя же бабушка своими детскими капризами извела не только маму, над которой откровенно издевалась, не в силах скрыть своей ненависти, но и врачей и больных в палате.

Вечер. Настроение отличное. Наконец-то удалось отключить мысли о работе. Помогла «дорогая» мама своими истериками по поводу того, что семья Богдана забирает у нас Валю. (Это после того, как я уже отдала Валю на проживание в ту семью.) Я автоматически и со смехом амортизировала, что выглядело как ирония. Когда она начала говорить, что отравится, – автоматически и с еще большим смехом пригласила ее в Ростов выброситься с 16-го этажа – для надежности, а то от таблеток могут откачать. Где-то очень глубоко в душе шевельнулась недодушенная жалость к ней, так как она не ориентируется в происходящем и действительно страдает.

Мама рассказала хорошую поучительную историю, в которой она, к сожалению, ничего не поняла. Благодаря бабушкиному авторитету ее приняли на работу, после того как она приехала с Севера, в школу-интернат. При этом она постоянно мне говорила, что ее все там сильно ругают. Она боялась не пройти аттестацию. Но ее аттестовали (как я понимаю, для того, чтобы избежать маминой истерики). Сейчас она уходит в отпуск, и завуч ей сказала слова, которыми она, можно сказать, даже гордится, так как они подтверждают ее несчастность:

– Светлана Александровна, я вам скажу, а вы, пожалуйста, отнеситесь к этому без истерик. После отпуска, пожалуйста, не выходите на работу. Вы ведь сильно болеете. Посмотрите на себя – только глазки и носик остались.

Похоже, завуч – умная женщина и нашла правильные слова, чтобы избавиться от непредсказуемого работника. Ситуация житейская – увольнение. Я же опять прикинула ее на себя. Что я такая же, как мама, ни к чему не пригодная. Сижу и реву опять. И понимаю, что глупо.