Человек, который принял жену за шляпу и другие истории из врачебной практики

— Какая перемена? — поинтересовался я.

— Восхитительная! Сплошное наслаждение! — воскликнула она. — Я стала более энергичной и живой, я снова была молода. Меня даже начали интересовать мужчины. Я стала игривой, да–да, совсем как котенок.

— И это вас обеспокоило?

— Сначала все было в порядке. Я чувствовала себя великолепно — чего же тут было волноваться?

— А потом?

— Потом друзья забили тревогу. Поначалу они удивлялись: «Ты просто сияешь — настоящий фонтан жизненных сил!», но затем посчитали, что это не совсем… пристойно, что ли. «Ты всегда была такая тихоня, — говорили они, — а теперь флиртуешь, хихикаешь, рассказываешь анекдоты — ну можно ли так, в твоем‑то возрасте?»

— А вам самой как казалось?

— Я была сбита с толку — так захвачена происходящим, что ни о чем не задумывалась. Но в конце концов пришлось. Я сказала себе: «Наташа, тебе восемьдесят девять, и это тянется уже целый год. Ты всегда была сдержанна в чувствах — а тут так разошлась! Ты пожилая женщина, жизнь клонится к закату. Чем объяснить эту неожиданную эйфорию?» И как только я подумала об эйфории, дело приняло другой оборот… «Дорогая моя, ты нездорова, — сказала я себе. — Тебе слишком хорошо, ты, должно быть, больна!»

— В каком смысле? Эмоционально, психически?

— Нет, не эмоционально — физически больна. Что‑то в организме, в мозгу приводит меня в такое возбуждение. И тогда я подумала: боже мой, да это же амурная болезнь!

— Амурная болезнь? — переспросил я в недоумении. — Никогда о такой не слышал.

— Сифилис, голубчик. Почти семьдесят лет назад я зарабатывала на жизнь в борделе в Салониках, там его и подцепила. Он был тогда у многих, и мы прозвали его амурной болезнью. Спас меня будущий муж — вытащил оттуда и вылечил. Это случилось, конечно, задолго до пенициллина. Но может ли болезнь вернуться через столько лет?

Между первоначальным заражением и развитием нейросифилиса возможен длительный инкубационный период, особенно если первичная инфекция подавлена, но не уничтожена полностью. У меня однажды был пациент, которого еще сам Эрлих [68] Пауль Эрлих (1854—1915) — немецкий врач, бактериологи биохимик, лауреат Нобелевской премии, создатель сальварсана-606, первого лекарства от сифилиса. лечил сальварсаном, затем в течение пятидесяти лет все было нормально, и вдруг обнаружилась сухотка спинного мозга — одна из форм нейросифилиса.

И все же я никогда не сталкивался ни с интервалом в семьдесят лет, ни с самостоятельно поставленным диагнозом церебрального сифилиса, высказанным так спокойно и четко.

— Это поразительное предположение, — сказал я, подумав. — Мне бы никогда не пришло такое в голову — но, возможно, вы правы.

Она и в самом деле оказалась права. Анализ спинномозговой жидкости подтвердил нейросифилис: спирохеты раздражали ее палеокортекс, древние отделы коры головного мозга. Встал вопрос о лечении — и тут возникла новая дилемма, с характерной прямотой высказанная самой миссис К.:

— Я не уверена, хочу ли вообще лечиться. Конечно, я больна, но мне так хорошо. Чего уж скрывать, это очень приятная болезнь. Я уже двадцать лет не была такой живой и веселой. На моей улице праздник. Хотя праздник может зайти слишком далеко… У меня бывают такие мысли, такие поползновения, что и не рассказать, — в общем, глупые и гадкие, даже думать неловко. Сначала ты как бы слегка под мухой, жу–жу–жу да зю–зю–зю, но еще чуть–чуть, еще один шажок — и все… — Она изобразила слюнявого, дергающегося маразматика. — Я как поняла, что это амурная болезнь, так сама к вам и пришла. Если станет хуже, будет, конечно, ужасно, но и полностью вылечиться — тоже кошмар. Пока бледненькие не проснулись, я не жила, а только тупо прозябала. Не могли бы вы оставить все как есть?

Совещались мы недолго, так как курс лечения был, к счастью, очевиден. Миссис К. назначили пенициллин, который, уничтожив спирохет, никак не затронул вызванные ими растормаживающие изменения в мозгу.

В результате миссис К. убила двух зайцев. С одной стороны, она наслаждается умеренной свободой от сдерживающих импульсов, чудесной вольностью мысли и чувства, с другой — ей не угрожает больше потеря самоконтроля и дальнейшее разрушение коры головного мозга. Волшебно воскреснув и омолодившись, она надеется прожить до ста лет.

— Как забавно, — говорит она, — подарок от Амура.

Недавно (в январе 1985–го) я столкнулся с похожей дилеммой в связи с еще одним пациентом. Мигель О. поступил к нам в клинику с диагнозом «маниакальное состояние», но вскоре стало понятно, что причиной перевозбуждения был нейросифилис. Простой пуэрториканец, работник с фермы, из‑за дефектов речи и слуха Мигель не мог внятно выразить свое состояние словами, но ему удалось замечательно проиллюстрировать его с помощью рисунков.

При первой нашей встрече он был очень разгорячен, и, когда я попросил его скопировать простую фигуру (рис. Л), с жаром произвел ее трехмерную версию (рис. Б). Так, по крайней мере, я сначала подумал, но он заявил, что это открытая коробка, и тут же стал дорисовывать в ней фрукты. Кипя воображением, он проигнорирован кружок и крестик, но сохранил и конкретизировал идею «вложенности». Открытая, полная апельсинов коробка — не занимательнее, не живее, не естественнее ли это моего скучного рисунка?

Вдохновенное фантазирование («открытая коробка»)

Через несколько дней я снова с ним встретился. Его распирала энергия и энтузиазм, он летел, парил на крыльях мыслей и чувств. Я попросил его нарисовать ту же фигуру, но второй рисунок оказался совершенно не похож на первый. Порывисто, ни на минуту не задумавшись, он переделал оригинал во что‑то вроде трапеции или ромба и пририсовал к нему нитку и мальчика (рис. В).

— Мальчик пускает воздушного змея, змей летит в воздухе! — крикнул Мигель возбужденно.

Рис. В. Возбужденное воображение («парящий змей»)

Еще через несколько дней я принял его в третий раз. Его поникшая фигура и вялые движения наводили на мысль о паркинсонизме (в ожидании последних анализов спинномозговой жидкости ему в качестве успокоительного давали галоперидол). Я опять попросил его перерисовать ту же фигуру, но на этот раз у него получилась просто точная и тусклая копия. Слегка уменьшив все в размерах («микрография», вызванная галоперидолом), он ничего не добавил и не изменил (рис. Г). Не было ни живости, ни изобретательности предыдущих рисунков.