Дмитрий Соколов - Лоскутное одеяло, или Психотерапия в стиле дзэн

На попе другая татуировка :

Я ТЕБЯ НИКОГДА НЕ УВИЖУ.

Я что-то ищу, осматривая его, но никак не нахожу. Наконец врубаюсь: оно же на лбу. Ага : на лбу у него кнопка звонка. Около нее опять табличка:

К товарищу Ершову

Я жму. Открываются ворота, и жуткий голос произносит:

— Ершова кому?

Я смело отвечаю:

— Мне.

Оно говорит:

— Ищи.

Я бросаюсь искать. Я знаю, что если я не успею найти до какого-то момента, то ворота захлопнутся. Но Ершова нигде нет. Есть обрывки людей: у кого нет ноги, у кого головы. Каждый притворяется, что он и есть товарищ Ершов. Жуткая лажа. Я начинаю стрелять по ним по всем из пистолета. Кто-то разбегается, а кто-то сладостно говорит «Еще!» и распахивает передо мной одежду. Я просто зверею. Начинаю орать: «Ершов!», и он вдруг отзывается: «Аюшки!» Я кричу: «Ты где?» А он так лениво говорит: «Щас выйду». Я ору: «Быстрее!», а он : «А подергай вон там». Я поворачиваюсь — там висят какие-то толстые, отвратительные колбасы. Я ору ему изо всех сил : «Пошел ты!… Не буду я дергать!» Бегу обратно, пока не захлопнулись ворота. Теперь он бежит за мной: «Подожди!» Но я уже выбегаю, счастливый, что успел выбраться. Вся злость прошла. Я облегченно вздыхаю: «Ф-фух», стираю со лба пот… Просыпаюсь. Так хорошо.

О ГЛУБИНЕ ВЗАИМОПОНИМАНИЯ. (И—30, стр. 109)

КРАСАВИЦЫ И МИЛИЦИОНЕР. (И—31, стр. 110)

Сон проститутки-пушкиноведа

Мне приснилось, что я — на конференции пушкиноведов. После открытия и торжественной речи всем раздают по Пушкину. Я думаю, что это, наверное, будет шоколадный Пушкин, вроде медвежонка, но это оказываются такие куклы, как Барби. Я беру своего Пушкина-Барби за волосы и тихонько ломаю. Так, чтобы никто не видел, у всех соседей тоже свои пушечные куколки, они ими восхищаются, показывают друг другу, двигают их ручками, ножками, ну, в общем, все в восторге, и я тоже, только я зажимаю своего Пушкина между ногами, вырываю волосы, выкручиваю руки, пытаюсь нашарить член, но его нет, и тогда я откусываю ногу и жую, с диким кайфом, просто обжираюсь, причмокиваю, вся такая счастливая, и тут вижу лицо соседа — или соседки — с вытаращенными на лоб глазами — и просыпаюсь.

КОНЕЦ КАРЬЕРЫ ПСИХОТЕРАПЕВТА. (К—26, стр. 51)

ХОРОНЯТ МОИХ РОДИТЕЛЕЙ. Причем они умерли уже давно, но хоронят их только сейчас. В открытую могилу я бросаю свои цепочки, кольца, заколки. Потом могилу зарывают. Я не поднимаю головы, но знаю, что землю кидают мои самые близкие люди. А потом я взлетаю, меня подхватывает и несет ветер, высоко над землей. Вдруг вижу: из облака высовывается пятка. Я подлетаю и щекочу ее. И хохот — я даже не знаю, чей это, он как бы и мой, и идущий сверху, или, может, снизу — вот этот хохот, он заполняет собой всё. И куда я ни посмотрю — везде огонь.

Когда я проснулась, я точно и живо всё это помнила и еще повторяла : «Поляны, поляны».

ПОСЛЕ СМЕРТИ МАГГИД ЯВИЛСЯ К СВОЕМУ СЫНУ… (И—25, стр. 104)

В ДОМЕ МОЕМ ПОСЕЛИЛСЯ ТРУПИК. Я кормлю его сладостями. Он очень забавный, с синим хвостиком.

Мы сидим и играем с ним на дворе нашего дома : строим из ящиков какое-то возвышение. Потом он залезает наверх, становится в такую гордую позу, как царь, и стоит там. Я поднимаю голову — почему-то мне его плохо видно, как будто он стоит против солнца — я поднимаю голову и вижу, что у него на голове — шлем с перьями, как у австрийского императора, и перья немыслимой высоты, с дом. Я думаю: ну ничего себе! — и лезу за ним. Но никак не могу долезть, гора оказывается какой-то складчатой, я проваливаюсь в щели между ящиками. Короче, скоро я оказываюсь в каком-то таком месте, что ни вверх, ни вниз. Я еще думаю: ничего себе видик со стороны, наверное, это похоже на такой мемориальный памятник победителю, где фигура наверху, а по бокам — деяния.

ЕСЛИ ПЕРЕСТАТЬ СОБИРАТЬ БЛЕСТЯЩИЕ МОНЕТКИ…

(М—12, стр. 71)

СОН ПРО ВНЕШНИЙ ГЛАЗ. (С—18, стр. 81)

Сон про начало

Два огромных зверя кусают друг друга за хвосты. Они оба зеленые, громадные; у одного золотистые (оранжевые?) глаза; у другого лица как бы не существует.

Долго, топчась на месте, они жуют друг другу хвосты.

Потом начинают толкаться мордами.

Потом у них вырастают пасти, становятся длинными, как у крокодилов, и они кусают друг друга за нижние челюсти.

А я — маленькая — прячусь где-то рядом, я сижу в земле, и они постепенно ко мне приближаются. Я боюсь. Лапы их топчутся так близко, что я зажмуриваюсь. И одна лапа — бах! — наступает на меня.

Темнота.

И я вижу, как зеленой искоркой прохожу по лапе, внутри, по сплетению артерий, вхожу к нему в живот и растворяюсь. Я заполняю зверя изнутри, я становлюсь им, то есть ею, теперь я знаю — это самка. Я вхожу во владение мускулами и топчусь, и вижу оранжевые глаза другого…

МЕЗОЗОЙСКАЯ ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ. (И—27, стр. 105)

Сон юного горожанина

Геббельс пришел ко мне и говорит: «Чувак, выходи за меня». Я достал говномет и выстрелил ему в рыло. Меня пытают в гестапо. Я, оказывается, польский разведчик — Ежи Валенса.

Юрмала. Берег Балтики. Подводная лодка. Капитан — Суворов Александр Васильевич машет мне рукой. Слышу за спиной «Фая».

Геббельс дает отмашку. Качусь по песку. Мертвый Паулс поет какую-то мелодию. Режиссер кричит «Стоп».

Больница. Я совокупляюсь с санитаркой. Поллюция.

ПРОКЛЯТЫЙ ДОКТОР ЗЕММЕЛЬВЕЙС (И—32, стр. 113)

Сон про мою женитьбу

С моим мужем мы приходим в огромное здание. Одеты скромно и очень опрятно. Посреди зала — стол, там сидит какой-то огромный и рыхлый человек. Мы останавливаемся и кланяемся ему до земли. Видно, что мы ему неприятны. «Ну?» — спрашивает он.

— Да вот, — говорит мой муж, — Вы нам извините, что мы к вам обращаемся. Мы сами люди не местные… — Он уже совсем опускает голову и бормочет в пол. — Разрешите жениться…

— Вчера познакомились? — вопрошает туша.

— Уже год, — быстро отвечает муж.

— Значит, в грехе жили, — морщится оно. — Ну, люди не местные, у вас прописка-то есть?

— Временная, — муж подает документы.

— А жениться хотите постоянно? Неувязочка.

Мы молчим, подавленные его правотой. Я боюсь.

— Ладно, — наконец выскрипывает чудище (я не смотрю на него, и мне кажется, что у него три головы). — Регистрирую брак. Вас как зовут?

— Я — Михаил, — говорит муж.

— Я — Светлана, — говорю я.

— Вы теперь не я и я. Вы теперь мы!

— Понимаем, — мы быстро-быстро кланяемся и пятимся назад. — Понимаем: мы теперь вы…

Тут сзади раздается грохот, свист, крики, мы оборачиваемся: там стол размером с площадь, конца-краю не видно, и там справляют нашу свадьбу. Они орут: «Лук да морковь — совет да любовь!» — и кидают в нас луком и морковкой. Скоро их вырастает гора, и я понимаю, что мне всё это нужно будет чистить… Мне становится совсем худо, я сжимаю зубы и просыпаюсь.