Эвелин Андерхилл - Мистицизм

Эволюция мистического сознания, таким образом, приводит его обладателей к такой трансцендентной точке зрения: их секретом является это единство в разнообразии, этот покой в борьбе. Здесь они оказываются в согласии с Гераклитом, а не с его современными интерпретаторами. Этот философ, самый мистический из всех философов, распознал скрытое за борьбой единство, превосходящее все сотворенные противоположности, и учил своих учеников, что "если прислушаться не ко мне, но к Логосу, то разумно будет признать, что все вещи суть единое" . [57] Гераклит, op. cit . Таков секрет, на который пыталась намекать бесплодная концепция Чистого Бытия в толковании идеалистов, — секрет, который столь напрасно пыталась разрушить более интимная, более актуальная концепция Становления в понимании виталистов. Мы увидим роскошные одеяния, в которые облачают его христианские мистики, когда приступим к рассмотрению их теологической карты поиска.

На то возражение — которое будет делаться сторонниками каждой философской школы, — что существование Абсолюта идеалистов и мистиков совершенно несовместимо с глубочайшей, вечно борющейся жизнью, которую виталисты отождествляют с реальностью, я отвечу, что оба понятия в своей основе суть лишь символы реалий, которые человеческий разум никогда не сможет постигнуть, и что идея покоя, единства и мира служит и всегда служила наилучшим выражением интуиции человечества относительно достигнутого Совершенства Бога. "Среди тишины тайное слово было обращено ко мне". Где эта тишина и где то место, в котором было произнесено это слово? В чистейшем из всего, что может произвести душа, в ее благороднейшей части, в Почве, в Бытии Души". [58] Meister Eckhart, Pred. 1. Так высказывается Экхарт — но он лишь присоединяется здесь ко всеобщей традиции. Мистики всегда настаивали, что требование "лишь пребывай в покое — и знай " — условие наиболее чистого и прямого восприятия реальности человеком; что в покое он переживает подлиннейшую и глубочайшую активность; а христианство, формулируя свою философию, поспешило присвоить и выразить этот парадокс.

"Quid es ergo, Deus meus? — говорил св. Августин и давал ответ, в котором видение мистика и гений философа объединились, чтобы дать хоть какой-то намек на парадокс интимности и величия, содержащихся в этом всеобъемлющем и все превосходящем Едином. — Summe, optime, potentissime, omnipotentissime, misericordissime et justissime, secretissime et presentissime, pulcherrime et fortissime; stabilis et incomprehensibilis; immutabilis, mutans omnia. Numquam novus, nunquam vetus… Semper agens, semper quietus: colligens et non egens: portans et implens et protegens; creans et nutriens et perficiens; quaerens cum nihil desk tibi… Quid dicimus, Deus meus, vita mea, dulcedo mea sancta? Aut quid dicit aliquis, cum de te dicit?". [59] Августин, «Исповедь», кн. I, гл. IV. "Что же Ты такое, или Кто Ты, Боже мой?.. Высочайший, совершеннейший, могущественнейший [то есть — динамичный], всемогущественнейший [то есть — трансцендентный], в высшей степени благой и милосердый и в высшей степени правосудный и справедливый, никому не доступный и всему присущий, красота благолепнейшая и великодушие непреоборимое и непостижимость неуловимая, Сам в Себе неизменяемый, а все изменяющий, ни нов, ни стар, никогда не обновляющийся и никогда не стареющийся, а все обновляющий и гордых в неведении состаревающий, и действующий всегда, и покоюшийся всегда, собирающий и ни в чем не нуждающийся, все носящий и наполняющий и поддерживающий, творящий и питающий и усовершающий, обо всем заботящийся и ни в чем не имеющий недостатка… Но что все слова мои, о Боже мой, жизнь моя, божественная утеха и радость моя? И горе безмолвствующим о тебе, когда и многоглаголивые немотствуют". Достаточно сравнить с этим поразительно сходное суфийское определение природы Бога в книге Палмера (Palmer, "Oriental Mysticism", pp. 22. 23): "Первое и последнее, Конец и Предел всего, несравненное и неизменное, всегда вблизи, но и всегда вдали" и т. д. Здесь прослеживается определенное влияние идей платонизма.

Говорят, что "что бы мы ни делали, наша жажда Абсолюта никогда не будет утолена". Эта жажда — прирожденное стремление к окончательному единству, к неизменному добру, интуиция этого добра — будет сохраняться, сколь бы жадно ни впитывали мы модные системы, предлагающие нам динамический либо эмпирический образ вселенной. Если теперь мы признаем наличие во всем живом (как делают виталисты) инстинкта самосохранения, свободной направляющей силы, которой можно доверять, которая восстанавливает жизнь, то будет ли это означать, что нам следует отказать в таком же инстинкте человеческой душе? «Энтелехия» виталистов, "скрытый рулевой", направляет феноменологический мир вперед и вверх. Что же можно сказать о другом несомненно присущем роду человеческому инстинкте, вновь и вновь проявляющем себя, влекущем дух вперед и вверх, вечно подталкивающем его к цели — как вы чувствуете, определенной и все же не поддающейся определению? Можем ли мы не доверять этому инстинкту Абсолюта, столь же живому и неистребимому, как и любая из наших способностей, лишь потому, что философия никак не может освоить его и дать его описание?

"Мы должны, — говорит Платон в «Тимее», — проводить различие между двумя великими формами бытия и задаться вопросом: "Что есть то, что Есть и не имеет Становления, и что есть то, что всегда пребывает в становлении и никогда не Есть?";. [60] "Тимей", 27. Не обязательно присоединяясь к платоновскому ответу на поставленный вопрос, мы определенно можем признать, что сам по себе вопрос разумен и стоит того, чтобы задать его; что он выражает вечное требование человеческой природы и что аналогия с другими инстинктами и стремлениями человека гарантирует, что эти его фундаментальные запросы всегда указывают на наличие возможных способов их удовлетворения. [61] "Природное стремление, — говорил Аквинат, — не может быть напрасным". Философия ползком возвращается к такой «средневековой» точке зрения. Срв. "Surnma Contra Gentiles", 1. II, cap. LXXIX. Крупнейшим изъяном витализма как системы является то, что он дает ответ лишь на половину вопроса — на ту его половину, до ответа на которую вообще не снисходил Абсолютный Идеализм.

Мы видели, что мистический опыт, тот полнейший всесторонний опыт, относящийся к трансцендентальному миру, который вообще когда-либо был достигнут человечеством, гласит, что имеются два аспекта, два уровня доступной для обнаружения Реальности. Мы также видели, что намеки на эти два уровня — и даже прямые утверждения относительно этих уровней — изобилуют в мистической оригинальной литературе личностного характера. [62] Срв. видение Данте, «Рай», XXX, где он видит Реальность сначала как струящуюся Реку Света, поток всех вещей, а затем — когда его зрение очищено — как достигнутое Совершенство, Вечную Розу. Чистое Бытие, как говорит Бугру в своем изложении взглядов Бёме, [63] E.Boutroux, "Le Philosophe Allemand, Jacob Boehme", p. 18. обладает двумя характерными проявлениями. Оно являет себя нам как Сила через борьбу, противоречивость и противоположность собственных качеств. Но оно же являет себя нам и как Реальность, которая гармонизирует и примиряет в себе эти несогласующиеся противоположности.