Эвелин Андерхилл - Мистицизм

Современные психологи уходят от этой схематичной концепции и все больше делают упор на единстве души [psyche] — того гипотетического Я , которого никто никогда не видел, — и на некоем аспекте ее энергичного желания, ее либидо или "гормонального побуждения" как управляющего фактора ее жизни. Подобные понятия полезны для изучающих мистицизм, хотя и не могут приниматься без критики или рассматриваться как завершенные.

Как уже сказано, неудовлетворенная душа в своем эмоциональном аспекте желает больше любить, а ее любопытствующий интеллект желает больше знать. Пробужденное человеческое сознание начинает подозревать, что оба эти желания содержатся на голодном пайке, что в действительности где-то в таинственном мире вовне еще есть что любить и что знать. Более того, оно также подозревает, что его способности к привязанности и пониманию достойны более значительных и долговременных целей, чем те, которые предоставляют нам иллюзии чувств. Сознание, побуждаемое таким образом стремлениями чувства или мысли, всегда стремится броситься навстречу Абсолюту и всегда оказывается вынужденным вернуться назад.

Оно по очереди опробует утонченные философские системы и научные схемы. Искусство и жизнь, сопутствующие человечеству невзгоды могут до определенного момента поощрять эмоциональное мировосприятие; но отброшенный было интеллект возникает вновь и заявляет, что подобный подход не имеет под собой основания. С другой стороны, иногда кажется, что метафизика и наука открывают интеллекту окно с видом на истину, но, когда в это окно выглядывает сердце, оно говорит, что перед ним — холодная пустыня, в которой оно не может найти себе пищу. Для того чтобы удовлетвориться во всей своей целостности, Я должно либо сплавить воедино все эти разнообразные стороны вещей, либо подняться над ними, ибо реальность, которую оно ищет, должна сполна удовлетворять обоим требованиям.

Когда Дионисий Ареопагит разделил наиболее приближенных к Богу ангелов на серафимов, пылающих совершенной любовью, и херувимов, наполненных совершенным знанием, он только отразил два наиболее интенсивных стремления человеческой души и образно описал двойственное состояние Блаженного Видения, которое составляет ее цель. [69] Согласно великолепному образу Дионисия, мудрые херувимы — это "одни глаза", а любящие серафимы — "одни крылья". Если серафимы, воплощения сильнейшей любви, "непрерывно движутся к божественной сути вещей" и черты их — пыл и энергия, то способность херувимов заключается в восприимчивости, умении поглощать лучи Вышнего Света. (Dionysius the Areopagite, "De Caelesti Ierarchia", VI. 2 и VII. 1.)

В некотором смысле можно сказать, что жажда знаний есть часть жажды совершенной любви, ибо одним из аспектов этой всеохватывающей страсти, несомненно, является стремление познать обожаемую вещь как можно более глубоко, полно и близко. Характерная деятельность Любви — ибо Любовь, "одни крылья", деятельна по своей природе и, как говорят мистики, "не может быть ленивой" — это поиск, движение к объекту желания, который можно полностью познать, только овладев им, и возлюбить в совершенстве, только полностью познав его. [70] Так, Ресежак говорит о мистиках: "Они желают знать только то, что могут полюбить, и их желание объединиться с сутью вещей в Боге, Который есть сумма их всех, основывается на чувстве, которое не есть ни любопытство, ни голый интерес" (Recejac, "Fondements de la Connaissance Mystique", p. 50). Близкое общение составляет сущность Любви не в меньшей степени, чем почитание. Радостные плоды этого общения — вот ее естественное завершение. Это относится ко всем поискам Любви, вне зависимости от природы — человеческой или божественной — Возлюбленного объекта, будь то невеста, Святой Грааль, Роза мистиков или Полнота Бога. [71] Здесь и далее: "Plenitude of God" — т. е. именуемое в богословии собственно Плеромой . — Прим. ред .

С другой стороны, ни в каком смысле нельзя сказать, что желание любви есть всего лишь часть стремления к совершенному знанию, ибо такого рода чисто интеллектуальное честолюбие не подразумевает ни обожания, ни самоотдачи, ни взаимности чувств между Познающим и Познаваемым. Чистое знание само по себе есть предмет восприятия, но не действия, занятие глаз, но не крыльев, в лучшем случае — занятие живого мертвеца. Таким образом, необходимо четко разделить два великих выражения жизни — энергичную любовь и пассивное знание. Одно связано с активной, стремящейся вовне деятельностью, с динамическим импульсом совершать какое-то действие — физическое, ментальное или духовное, — который присущ всему живому и который психологи называют «велением» [conation], способностью к волевому движению. Другое связано с непреходящим сознанием, пассивным знанием чего-то, и названо психологами «познанием», или способностью к познанию [cognition].

"Способность к волевому движению" — это почти полностью дело воли, но воли стимулируемой эмоциями, ибо волевое действие любого рода, каким бы разумным оно ни казалось, всегда является результатом интереса, а интерес предполагает чувства. Мы действуем потому, что ощущаем желание действовать, чувствуем, что мы должны что-то делать. Является ли побуждающая сила предпочтением или насущной необходимостью — наш импульс «делать» есть синтез решимости и желания. Все достижения человека являются результатом волевого движения, и никогда — одной лишь мысли. "Интеллект сам по себе не совершает ничего", — сказал Аристотель, и современная психология всего лишь подтвердила этот закон. И хотя поиск Реальности может в большой степени поддерживаться интеллектуальной стороной сознания, он все же никогда не обусловлен каким-либо "сознательным решением", поскольку сила рассуждения как таковая обладает незначительной инициативой. Сфера ее деятельности скорее анализ, а не исследование: она сидит на месте, изучая и комбинируя то, что попадает ей в руки, и не пытается затронуть того, что лежит за пределами доступной ей области. Мысль не проникает глубоко в объект, к которому Я не испытывает интереса — то есть не ощущает притяжения или желания, порождающего волевое движение, — ибо интерес есть единственный известный нам метод пробудить волю и обеспечить фиксацию внимания, необходимую для любого интеллектуального процесса. Никто не думает долго о том, что его не заботит или, другими словами, не затрагивает каких-то сторон его эмоциональной жизни. Человек может что-то ненавидеть или любить, чего-то бояться или хотеть; но в любом случае он должен испытывать к этому какое-то чувство. Чувства — это щупальца, которые мы протягиваем в мир вещей.

Здесь психология говорит нам то же самое, о чем узнал за время своего паломничества Данте — о крайней важности и созвучном ритме il desiro и il velle. Si comme rota ch'egualmente e mossa, [72] "желания… и воли. Если они движутся ровно, как колесо" — (итал.), "Божественная комедия", Рай, XXXIII, 143. Здесь дословный перевод, поскольку иначе изменился бы смысл всего предложения. Срв. классический стихотворный перевод М.Лозинского: "Но страсть и волю мне уже стремила, как если колесу дан ровный ход". — Прим. перев . они движутся вместе, чтобы выполнить Космический план. Согласно Данте, всякая человеческая жизнь, в той мере, в которой она превосходит состояние лишь пассивного «осознания», подчиняется закону, в неявном виде присущему всей вселенной, — закону индивидуального разума. Не логика, не "здравый смысл", но l'amor che move il sole e le altre stelle [73] "Любовь, что движет солнце и светила", Рай, XXXIII, 145. — вот движущая сила человеческого духа, источник, вдохновляющий изобретателей, философов и художников не в меньшей степени, чем героев и святых.