Николай Козлов - Философские сказки для обдумывающих житье или веселая книга о свободе и нравственности

Как только я разрешил себе это, все встало на свои места.

НЕ ЖДИТЕ ОТ МЕНЯ ПТИЧЬЕГО ЯЗЫКА НАУКИ

Теперь, когда мне надо говорить о Душе, о Внутреннем Мире, я рисую удобные рабочие картинки. Я, как архитектор, обсуждаю замысел Личностного Фасада, планировку Внутреннего Дворика и устройство Внутреннего Дома души; как врач и антрополог, описываю Внутреннего Человечка; как возничий, осматриваю конструкцию Экипажа душевных Сил; как политолог, осмысляю жизнь Государства душевного мира. Я буду инженером и садовником, менеджером и пастухом – кем угодно, если только полученные таким образом картинки окажутся ясными и убедительными.

Причем рассматриваю я их не просто как аналогии – нет, это настоящий язык, на котором о Внутреннем Мире надо говорить и который способен Внутренний Мир строить.

Чувствуйте и смотрите: «От этих слов сразу стало холодно – и душа сжалась так, что последующие извинения уже повисли в пустоте. Душа закрылась…» Смотрите и чувствуйте: «Этот взгляд согревал, а слова звучали прелестной музыкой. В душе взошло Солнышко – и стало светло…»

Какую реальность описывает этот язык?

Внутренний план – это то, что делается в вашей душе за оболочкой внешних действий. Это то, что делает ваш Внутренний Человек в своем Внутреннем Мире. И это то, что совершенно ясно видится Душевным Зрением, слышится Душевным Слухом и ощущается Душевным Осязанием.

Только разглядев внутренний план своих действий, взрослые могут понять, какие же они еще плохо воспитанные дети.

«Я просто сказал…» – да нет, во внутреннем плане это привлечение к себе внимания: ты стер мысль собеседника и в центр беседы поставил себя. «Ну, мы поспорили…» – расшифруйте: каждый разбивал то, что строил собеседник, и отчаянно защищал свое, для того только, чтобы разрешить себе попереживать драгоценное: «Я прав» – самый дорогой приз для дураков. «Ну, я отругал…» – в реальности ты сейчас собеседника бил, заботясь более всего о хлесткости ударов – и, желательно, по открытым ранам.

Только разглядев внутренний план действий другого, мы можем понять, насколько нереалистично большинство наших к нему ожиданий и требований.

Он безудержно (но не вовремя) смеется, вы его дергаете: «Прекрати немедленно!» Нет, к тонкой энергии его сознания сейчас обращаться бессмысленно: он сейчас купается в брызжущем потоке хохота, выплыть из которого пока просто нет сил. Ситуация аналогична той, как если бы ребенок был зажат между двумя бетонными плитами, а родители требовали бы: «Быстро беги сюда!»

Что делать? Или подождите, пока стихия утихнет, или «клин клином»: опрокидывайте его смех чем-то еще более внушительным…

А если он сейчас отчаянно врет – не возмущайтесь, а пожалейте его, потому что во внутреннем плане он безвыходно прижат и, если отчаянным рывком не вывернется, будет растоптан…

И кстати, так прищемили его именно вы. Вы видели это?

А теперь —

За внешностью, за оболочкой тела человека мне всегда видится человек внутренний, и почти всегда это маленький, жалкий ребенок. Иногда ребенок рано состарившийся, с потухшими, усталыми глазами и повисшими, вялыми ручками. Иногда – в синяках, ранах и ссадинах маленький звереныш, затравленно озирающийся и насмерть бьющийся с только ему видимыми Врагами.

Печальное это зрелище – наблюдать, насколько Внутренний Человечек слаб и беспомощен… На одного бычка, наделенного природной животной силой, приходится обычно десять дистрофиков, не способных стоять на собственных подкашивающихся ногах и не выдерживающих никакого давления.

Они действительно слабы, но еще более любят это представить. Их игра в Слабого – игра, дающая возможность избегать ответственности и нагрузок. Видели бы вы, какую богатырскую силу и недюжинное упорство проявляют они, доказывая при случае свою слабость и беспомощность!

Вместо того чтобы учиться стоять и ходить самостоятельно, они собираются в пары и кучи, что, конечно, устойчивее. Называют они это дружбой и очень ценят. В таком симбиозе они почти не падают, хотя, привыкая к поддержке, скоро отвыкают от самостоятельного хождения и все в большей степени становятся инвалидами.

Они рядом еще и потому, что замерзшим так хочется согреться. Прижавшись, а то для надежности и привязавшись, им становится действительно теплее, но теперь им мешают локти.

Спокойно пребывающих в их рядах практически не встретишь, постоянно заметно какое-то колыхание. Кого-то потянуло к свету, другого пошатнул ветер, третьего толкнули окружающие – они постоянно трепыхаются. Но когда дергается один, то, как правило, толкает локтями и дергает привязанных к нему других – близких. Те дергаются в свою очередь – и так по бесконечной живой цепочке.

Кроме того, что бестолково, это достаточно болезненно.

Так они и живут, как стадо дикобразов: порознь – холодно, а вместе – колко, постоянно натыкаешься на иголки ближнего…

Они обычно голодны, и их вечно пустой желудок требует постоянного заполнения. Соответственно, в их широкие рты, открытые всем ветрам и мусору, постоянно что-то вливается, эпизодически пережевывается и частично переваривается, что-то усваивается, хотя и плохо. Наполнившись, а то и обожравшись, они успокаиваются, но теперь в них начинается процесс брожения, и результаты плохого душевного пищеварения в той или иной форме выходят наружу.

Люди это называют «Я переполнен и не могу не поделиться».

Как лепешки из коров или пар из чайника без крышки, из них постоянно что-то выходит или вываливается. Если из одного что-то вывалилось (мысль, желание, переживание, в том числе острое) и задело (а то и оцарапало или толкнуло) другого, то теперь в действие приводится получивший. Откачнувшись и взболтав свое внутреннее содержание, на обратном махе он выплескивает что-то тому в ответ, запуская теперь его гидравлические процессы, и т. д.

Если расплескивалось дерьмо, то такое взаимодействие называется руганью, а если сладкая вода, то приятным разговором. Обычно же консистенция смешанная.

Большинство предпочитают поглощать все что угодно, лишь бы не оставаться голодными. Оставшееся меньшинство старается дурно пахнущие продукты не есть, но трудность в том, что свой постоянно открытый рот почти никто из них закрывать не умеет. Поэтому если кто-то от ближнего не увернулся, то все выплеснутые ему гадости он все равно вынужденно съедает.