Торвальд Олафсен - Научный материализм [СИ]

Как бы то ни было, термин «знание» используется постоянно, и нам будет полезно определиться с его значением, даже хотя оно будет отличаться от желаемого. Знанием называют информацию очень разных видов — не только сведения о направлении ветра, размере здания или о форме планеты, но и логические, математические, физические, философские и многие другие правила и законы, которые являются не реальными объектами, а идеями. Внимательные исследования позволяют сделать вывод, что под словом «знание» традиционно подразумевается наиболее точное и наименее противоречивое описание свойств бытия или идей, к которому обращаются за неимением лучшего, чтобы упростить решение некоторой задачи. При этом есть аспект, в котором отношение людей к знанию принципиально различается. Религиозные и суеверные люди обычно считают веру источником истины и знания и поэтому могут называть знанием весьма неожиданные вещи, не заботясь об их экспериментальной проверке и статистике результатов. Из-за этого в категорию «знание» часто попадает информация, которая при внимательном рассмотрении не помогает человеку действовать эффективнее, а иногда и вовсе имеет противоположный эффект. Поскольку мы здесь гонимся за эффективностью, для нас такое представление о знании является неприемлемым. В свою очередь, люди науки считают что-либо знанием, только если эта информация имеет веские основания. При таком подходе, закон Ома для участка электрической цепи 35 35 Сила тока в участке цепи прямо пропорциональна напряжению на концах этого участка и обратно пропорциональна сопротивлению этого участка и результат деления ста одиннадцати на три квалифицируются как знание, а рассказ, что Харон перевозит мёртвых через реку Стикс 36 36 В древнегреческой мифологии — как верование. Практика показала, что такой способ мышления приносит больше полезных результатов, чем если бы мы последнее также считали знанием, поэтому он предпочтителен для научного материализма.

Очередная особенность знания, которую мне удалось выявить, заключается в том, что в каждом конкретном случае оно обязательно должно быть единственным непротиворечивым описанием устройства рассматриваемого предмета. Когда существует несколько таких описаний, то, во-первых, они вступают в противоречие друг с другом, а во-вторых, невозможно определить, какое из них правильно отображает действительное состояние вещей, и поэтому все имеющиеся версии являются лишь неподтверждёнными догадками. Представим себе две идеи: «дождь идёт, потому что облака живые и иногда они плачут» и «дождь идёт, потому что облака — это глыбы льда и иногда солнце их растапливает». Если также представить, что имеющиеся у нас знания о природе не противоречат никакой из этих версий, всё же остаётся неясным, происходит дождь в самом деле от того, что облака живые и плачут, или это просто тающий лёд, поэтому ни одну из этих версий не будет уместно назвать знанием. Таким образом, когда о знании говорят, что оно должно быть непротиворечивым, это неизбежно означает наличие только одной такой модели в каждом случае.

На данном этапе у меня сформировалось следующее определение:

знание — это непротиворечивый упорядоченный набор информации, связи в котором обусловлены достаточными основаниями и который верно отражает устройство бытия, идей, абстрактных многообразий, реальных и абстрактных предметов, их свойств, поведения или отношений между ними.

В этом определении есть два пока не вполне ясных термина: информация и достаточное основание. С достаточным основанием всё просто: здесь под этими словами имеется в виду то же, что и в четвёртом законе логики. В нём говорится, что всякое высказывание, чтобы принимать его как состоятельное и использовать для построения полезного рассуждения, должно быть доказано; подробнее об этом будет сказано в следующей главе. Знание устроено так же: если связи в рассматриваемом наборе информации не подтверждены надёжным способом, то исчезают основания возводить эту информацию в статус знания — она может совпасть с действительностью лишь иногда и случайно. Что же касается термина «информация», мне пришлось изрядно поразмыслить о том, что же мы называем этим словом. Я пришёл к выводу, что информацией люди называют любой объект, о котором только могут мыслить. Вообразите, например, чёрную пустоту. Кто-то может сказать, что это то же самое, что не вообразить ничего, но всегда найдутся люди, которые скажут, что всё-таки чёрная пустота — это не полное неведение, а уже некоторая информация. Попробуйте мыслить о влажности воздуха. Это чистая идея, её нельзя нарисовать, но это не останавливает тех многих, которые утверждают, что и абстрактное представление данной физической величины — это также информация. Представляя различные сущности, их отношения, процессы, происходящие с ними, я не смог найти ничего, что большинство людей убеждённо назвали бы отсутствием информации. Поэтому, видимо, действительно

информация — это любой объект мышления.

Когда информация не упорядочена, в ней нет распознаваемого нами смысла, и мы считаем её бесполезной, как это бывает, например, с фоновым шумом в радиоэфире. В иных случаях, как, например, со звуками речи, отдельные сигналы складываются в узнаваемые паттерны, из которых мы можем воспринять некие идеи. При этом следует понимать, что полезность сигналов, наличие или отсутствие в них паттернов есть субъективная оценка, которая не всегда передаёт полноту ситуации. В истории технического прогресса были короткие моменты, когда программы загружались в компьютер с ферромагнитной ленты при помощи бытового аудиопроигрывателя, а также когда через телефонные линии происходило сообщение с интернетом и передавалось содержание отсканированных документов на удалённые устройства. Прослушивая запись на ленте в первом случае и позвонив на активное устройство во втором, пользователь слышал продолжительные и, как ему казалось, хаотичные звуки, не несущие никакого смысла, в то время как они передавали важную и чётко структурированную зашифрованную информацию. Таким образом, мы не всегда можем распознать знание — оно может быть передано в формах, недоступных для нашего сиюминутного осмысленного восприятия. Но гораздо большая проблема скрывается в другой части определения знания — в достаточном основании. В то время как технические приспособления помогают переводить непонятные для нас наборы информации в удобные для восприятия формы, проверить основания связей, которые содержатся в некотором наборе информации, обычно является непростой задачей. Например, ваш друг сообщил вам, что он занял первое место в некотором конкурсе. Он подразумевает, что для него это является знанием, но если вы захотите проверить эту информацию, чтобы это стало знанием также и для вас, то, даже отправившись в предполагаемое место проведения этого конкурса, вы не сможете очевидно установить, что конкурс вообще состоялся, что ваш друг в нём участвовал и что он занял первое место. Даже опросив множество людей, вы сможете положиться на правдивость полученных от них подтверждений лишь условно, ибо существует ненулевая вероятность коллективного сговора. В пустяковых делах этой вероятностью обычно можно пренебречь, хотя даже по пустякам коллективные сговоры случаются регулярно, например, ради шутки над кем-нибудь. Но когда дело касается значительных материальных ресурсов или власти, в мире низкоразвитых людей, выполняющих биологическую задачу исключительно с эгоистических позиций, ложь и сговоры являются повседневной нормой. В итоге, является сообщение о конкурсе важным или нет, оно всегда может оказаться неправдивым. Чтобы надёжнее установить достоверность истории с конкурсом, потребуется исследование материальных доказательств, но и в этом случае может иметь место розыгрыш или мошенничество — предполагаемый конкурс может оказаться спланированной имитацией. В связи с такой высокой сложностью обретения знаний, близких к непогрешимым,