Людмила Петрановская - Дитя двух семей. Приемный ребенок в семье [litres с оптимизированной обложкой]

Другой вариант – наоборот, самые ужасные фантазии, намного более ужасные, чем действительность. Ребенок может найти самое невероятное объяснение своему чувству «со мной что-то не то»: родители хотели девочку, а я мальчик; они вообще не рады, что я у них есть; я плохой и им не нравлюсь; я должен был умереть, но почему-то (пока) не умер; меня подменили в роддоме, и они мечтают найти того, «своего», ребенка и т. п. Причем эти фантазии пугают ребенка так сильно, что обычно он не может никому о них рассказать и мучается в одиночестве. Лишь иногда – в играх, снах, рисунках, на приеме у психолога – они находят свое выражение в словах и образах.

Как ни странно, но довольно часто семьи приходят на консультацию, начиная разговор со слов: «Он не знает. Но, кажется, догадывается». Иногда выясняется, что это зависание между правдой и тайной длится уже несколько месяцев, а то и годы. В каком состоянии все это время живет ребенок, у которого уже отнято безмятежное неведение, но и правды ему не сказали, трудно даже представить. Сколько душевных сил он тратит на то, чтобы справиться с тревогой «полузнания»? Как много часов проводит, мысленно прокручивая в голове слова и факты, продумывая, как спросить и что? У каких задач роста и развития отбираются жизненные силы, которые он тратит на фантазии о возможной приемности или, наоборот, пытаясь придумать приемлемые объяснения и заглушить тревожные вопросы?

Пожалуйста, не мучайте детей. Если уж процесс пошел и есть основания думать, что он задался вопросом и догадывается, если ребенок начал «закидывать удочку», спрашивать про фотографии, документы, историю рождения и т. п., поздно думать, говорить или нет. Не тяните, не откладывайте разговор.

Правда? Или последствия? Это решает каждая семья. Закон по-прежнему оставляет за родителями право скрывать правду о жизни ребенка от него самого. Но, принимая решение, стоит задать себе несколько вопросов, посмотрев глазами ребенка.

Хотел бы я сам, чтобы самые близкие мне люди, зная нечто очень важное обо мне, от меня это скрывали? Что бы я подумал и почувствовал, если бы узнал об этом?

Что бы я чувствовал, подозревая, что моя жизнь не принадлежит мне и я ничего не могу с этим поделать? Смог бы я потом стать хозяином самого себя, быть ответственным за свои выборы и поступки, сознательно планировать свою жизнь, если она – не моя, и я даже не могу о ней знать?

Хорошо бы мне было жить в доме, в котором всегда еле слышно тикает бомба семейной тайны, в семье, где родители не могут быть искренними со мной и часто говорят так, словно идут по минному полю? Смог бы я доверять им, смог бы полностью расслабиться рядом с ними?

Сколько сил у меня уходило бы на то, чтобы преодолевать постоянную тревогу, связанную с непонятным напряжением родителей, и откуда мне придется эти силы брать, на чем экономить? На развитии способностей? На увлечениях? На любознательности?

Каково бы мне было получать от родителей невысказанное послание: «Мы хотим знать о тебе только хорошее и приятное. Про трагедию, которая была в начале твоей жизни, мы ничего слышать и знать не хотим, и говорить с тобой об этом не будем, разбирайся сам, как знаешь, и уж постарайся нас не расстраивать». Смог бы я потом обратиться к ним за помощью в других трудных и пугающих меня ситуациях?

Наконец, смогу ли я пережить, и какой ценой, если тайна все же вскроется в самый неподходящий момент, в момент кризиса наших отношений с родителями, или в тяжелый период моей жизни, когда все и так будет сложно и плохо, и мне будет казаться, что весь мир рушится, и я один на свете?

То, что кажется очевидным, разумным и самым безопасным с точки зрения взрослого, может выглядеть совсем иначе глазами ребенка. Посмотрите его глазами. И только потом решайте.

Давайте сначала о том, как говорить точно не надо. Понятно, что никому не придет в голову сделать это так: «Сядь, сынок. Сейчас я сообщу тебе ужасную вещь: ты нам не родной». Нисколько не лучше молча протянуть ему в 12 или в 16 лет его настоящие документы, или написать письмо, или передоверить это сообщение постороннему человеку. Конечно, раскрытие тайны способом «обухом по голове» всегда травмирует.

Самый лучший вариант – если вам сообщать вообще ничего не придется. Потому что ребенок будет знать правду об истории своего появления в семье всегда, с того времени, как начнет осознавать себя. Если он вырастает со знанием о своей приемности, он считает ее само собой разумеющимся делом. Конечно, маленьким он не вполне понимает, о чем речь и что это значит, поэтому ему важны не столько слова, сколько интонации и состояние родителя, когда он затрагивает эти темы. Если родитель спокоен, уверен в себе, если говорит об истории встречи с ребенком как о прекрасном событии в своей жизни, ребенок усваивает такое отношение.

Один из способов сделать знание о приемности естественной частью жизни ребенка – сделать традицией семейный праздник в тот день, когда он пришел домой (или когда вы впервые встретились). В этот день смотрят старые фотографии, вспоминают «как это было», возможно, дарят небольшие подарки, пекут пироги. Конечно, это не праздник для школьных приятелей – это тихий домашний ритуал, только для своих.

Можно вместе смотреть фильмы или читать книжки про приемных детей, благо чуть ли не каждый второй сказочный герой – приемный ребенок. И говорить о том, что у вас так же, а что – совсем по-другому.

Если среди ваших друзей есть семьи с приемными детьми, хорошо бы общаться с ними, чтобы дети могли обсудить свои переживания и между собой, если захотят.

Знакомая многодетная приемная семья рассказывала, что для своих детей (у них малыши-погодки) родители сочинили «интерактивную сказку». Интерактивную – потому что она рассказывается при активном участии детей, которые в нужный момент вставляют свои слова.

Устроена сказка примерно так:

«Жили – были мама и папа, и не было у них деток, и они очень скучали и мечтали, чтобы у них появился сынок. А в другом месте жил мальчик… Ваня! (вставляют дети). У него не было родителей, и было ему грустно и одиноко. А потом они встретились и стали жить вместе, и получилась у них… семья! Ваня был маленький-маленький, совсем ничего еще не умел, только спал, кушал, немножко плакал и улыбался. А потом он рос, рос, и научился всему: и ходить, и одеваться, и (дети добавляют последние Ванины достижения) на велосипеде кататься, и в мяч играть, и рисовать красками. А скоро еще подрастет и тогда научится хорошо кушать, девочек не обижать (тут идет список, так сказать, педагогических задач на ближайшее время).