Ричард Тейлор - Разум убийцы. Как работает мозг тех, кто совершает преступления

– Да, знаком, – ответил я, стараясь быстро реагировать на ее вопросы и все еще чувствуя страх, – однако не существует четко согласованных психиатрических диагностических критериев синдрома жестокого обращения с женщиной. Кроме того, профессор Даунс ссылается на американские определения самообороны и невменяемости.

– Доктор, я уверена, вы знаете, что синдром жестокого обращения приравнивается к ментальному отклонению в случаях, когда женщина убивает жестокого мужчину… выученная беспомощность, неспособность разорвать абьюзивные отношения, нарушенное восприятие угрозы и так далее.

– Да, – сказал я. Я услышал в ее голосе нотки раздражения.

– Доктор, я уверена, вы понимаете, что судья, рассмотревший все доказательства, включая ваш отчет, очень обеспокоен этим делом. Он помнит, что четверо детей оказались разлучены с матерью…

Мне вдруг все стало ясно. Королевская прокурорская служба знала, какой ей нужен результат, однако требовались заключения экспертов, на которые она могла ссылаться. Поскольку отчет специалиста со стороны защиты был низкого качества, бремя ответственности легло на меня.

После дальнейших обсуждений адвокат сказала мне, что она в любом случае уведомит Королевскую прокурорскую службу о необходимости второго мнения психиатра.

В сложных случаях иногда приглашают четырех экспертов, по два с каждой стороны. Позднее я узнал, какого специалиста пригласила Королевская прокурорская служба. Это был опытный коллега, известный своим интересом и сочувствием к концепции синдрома жестокого обращения с женщиной. Это был еще один недвусмысленный намек и урок мне. Если вам требуется экспертное мнение, выбирайте специалиста тщательно.

Я должен пояснить, что здесь не идет речь о наемном эксперте, который будет лоббировать чьи-то интересы. Проблема в том, что, поскольку мы работаем на пересечении двух дисциплин с разными языками, а именно юриспруденции и психиатрии, обычно существует диапазон обоснованных и приемлемых экспертных заключений. Если вы выйдете за эти границы, то рискуете подвергнуться критике со стороны судей или коллег. Но, как известно, некоторые специалисты склонны к определенной позиции в сложных вопросах, таких как концепция синдрома жестокого обращения с женщиной или частая симуляция галлюцинаций заключенными, которые услышали о них в тюремном дворе.

Я узнал, что закон может не просто опираться на установленные критерии и прецеденты, чтобы прийти к окончательному решению, но также работать в консеквенциалистской [56]манере. Каким должно быть справедливое и обоснованное решение? Как можно использовать существующий закон, чтобы прийти к нему? Отнесется ли общество к подсудимому с сочувствием или же его следует посадить в камеру и выбросить ключ? Что требуется преступнику: лечение в психиатрической больнице или содержание в тюрьме?

Поскольку я должен был написать дополнительный отчет, Королевская прокурорская служба предоставила мне копии трех кассет с опросом. Ранее я читал расшифровку бесед, однако от меня требовалось проанализировать поведение Шарлотты сразу после ареста и самому послушать, что она говорила. На дерганом видео с тайм-кодами была женщина, которая трясущимися руками держала стакан с кофе и курила сигарету. Адвокат посоветовал ей дать показания, а не воздерживаться от комментариев.

«Толстый» намек номер два: если мы хотим изменить ваше мнение, то предоставим новые доказательства, чтобы дать место для маневра. Клерк вежливо вывел меня из зала, пока новые открытия устаканивались у меня в голове.

В то время почти наступила весна 2002 года, хотя воздух до сих пор был холодным. Я решил прочистить голову и направился в Сохо по Нью-Оксфорд-стрит. Точкой назначения были магазины на Брюэр-стрит с их сладковатым запахом итальянского сыра и свежих тальятелле [57]. Приятные ароматы и красочные витрины с баночками и пакетами итальянских продуктов были долгожданным обонятельным и зрительным противоядием от спертого воздуха внутри покрытых граффити стен тюрьмы Холлоуэй.

Мне нужен был простой ужин, поскольку я должен был завершить отчет об одном из стационарных пациентов, прежде чем лечь спать. Благодаря растущему опыту работать стало проще, если, конечно, не случался кризис, который нарушал тщательно спланированную неделю. Больной, оказавшийся в изоляторе, или повторное попадание пациента в тюрьму легко могли отнять у меня полдня.

Говорят, что требуется около пяти лет, чтобы стать врачом-консультантом. Проблема в том, что наше образование позволяет с уверенностью выполнять индивидуальные задания, однако консультант должен быть лидером, определять приоритеты, делегировать обязанности и предвидеть катастрофы. Я также страдал синдромом упущенной выгоды: если не возьмусь за это крайне неприятное дело, значит ли это, что другой случай мне уже не доверят? Я чувствовал вибрацию в кармане, но потом обнаруживал, что телефона там нет. Это называется тактильными, или телесными, галлюцинациями.

В психиатрии, как и в других сферах, умение вовремя сказать «нет» – это навык, который приобретается с опытом. Жизненные проблемы обычно наваливаются разом. Хотя психиатрическое обучение я прошел на южном берегу Темзы, мне пришлось переместиться на северный, чтобы стать консультантом. Таким образом, я оказался среди незнакомых людей. Практически все коллеги из нового коллектива вместе учились и были знакомы с особенностями характера других психиатров, которые направляли к нам пациентов. Это очень ценные знания, и мне приходилось набираться их с нуля. На прощание старший психиатр, которого я заменял, сказал мне с иронией: «Доктор Х постоянно тревожится. Он будет просить вас писать отчет о каждом пациенте. Если Y когда-нибудь направит к вам больного, то вам следует сразу перенаправить его в Бродмур».

Да, это был доктор Y, который позднее направил к нам Энтони Харди.

В том же году меня повысили до консультанта, и мы переехали в новый дом всего за четыре недели до рождения нашего первого сына. Нам едва хватило времени, чтобы собрать детскую кроватку IKEA.

Поскольку мы с женой оба работали, нам пришлось отдать сына в ясли, когда ему был всего год. Однажды осенью 2001 года, когда я читал лекцию будущим психиатрам в Университетском колледже Лондона, кто-то из аудитории прокричал, что самолет врезался во Всемирный торговый центр. Я отменил занятие и помчался домой, забрал сына из яслей и сел с ним перед телевизором, где по всем каналам шли выпуски новостей. Как и многие люди, я был уверен, что следующая цель – это Канэри-Уорф [58] Канэри-Уорф – деловой квартал в восточной части Лондона. . Тогда я об этом не знал, но теракт, произошедший 11 сентября, оказал серьезное воздействие на моих будущих пациентов. Как только шок после происшедшего ослаб и краткосрочные последствия отошли на второй план, нормальная жизнь возобновилась. В декабре родился наш второй сын, и я вернулся к рутинной работе.