Ричард Тейлор - Разум убийцы. Как работает мозг тех, кто совершает преступления

В 2003 году, два года спустя, длительное заключение без суда и следствия привело к появлению серьезных психологических и психиатрических проблем у преступников. Я оказался среди тех, кого попросили провести психиатрическую оценку заключенных с депрессией, суицидальными мыслями, посттравматическим стрессовым расстройством и даже психотическими срывами.

В 2004 году после апелляции, поданной «Девяткой из Белмарша», эти положения были отменены. Комитет Палаты лордов вынес решение о том, что содержание под стражей без суда несовместимо с законом о правах человека. Лорд Хоффман сказал, что «это ставит под сомнение существование древнего права… на защиту от произвольного ареста и задержания».

Однако влияние на тех заключенных трех лет в тюрьме оказалось значительным.

Первым, с кем я встретился в 2003 году, когда противоречивый закон все еще действовал, был Адель, франкоговорящий заключенный. Он был из страны в Магрибе, Северной Африке, где его обвинили к принадлежности к исламским экстремистам. Отдел полиции по борьбе с терроризмом арестовал мужчину в 2001 году (до теракта 11 сентября), когда его жена была беременна. У женщины случился нервный срыв, и ее поместили в психиатрическую больницу, а их сына позднее отдали в приемную семью. Адель пытался покончить с собой в тюрьме Белмарш и был вынут из импровизированной петли.

Чтобы оценить ситуацию, мне нужно было понять меры безопасности, принимаемые для содержания террористов в Белмарше. Учитывая ужасающие масштабы терактов 11 сентября 2001 года и 7 июля 2005 года, неудивительно, что этих заключенных держали в местах с усиленным наблюдением. Они должны быть лишены общения с сообщниками, чтобы исключить возможность организации и координации дальнейших атак.

Всего в Англии и Уэльсе 117 тюрем, и Белмарш является одним из восьми учреждений максимально строгого режима. Внутри нее находится то, что окрестили современным британским Алькатрасом. Эту структуру заключенные-мусульмане называют sidgin tachil sidgin, или «тюрьма внутри тюрьмы». Речь идет о блоке строгого режима, по периметру которого стоит отдельный высокий забор. Под землей находятся датчики, которые сработают, если кто-то попытается пересечь пространство между блоком и внешней стеной. Несмотря на то что на входе в главное здание тюрьмы персонал и посетителей досматривают и заставляют проходить через арочный металлодетектор, на входе в блок всех проверяют еще раз. Там принимаются специальные меры безопасности и все предметы, даже подносы с едой, просвечиваются рентгеновскими лучами. Всех заключенных без предупреждения переводят в другие камеры чаще, чем раз в 28 дней, чтобы предотвратить тщетные попытки подкопов и порчи помещений.

Заключенные гуляют по небольшой крытой территории, и это значит, что у них нет возможности сосредоточиваться на удаленных объектах. В некоторых помещениях на нижних этажах нет естественного освещения. Тогда заключенные часто проводили 22 часа в сутки за закрытой дверью, и общение ограничивалось тремя часами два раза в неделю. В это время можно было звонить семье, всем вместе читать одну газету и так далее.

Заключенные проходили полный досмотр всех полостей тела по пути на встречу с юристами и по возвращении с нее. Таким образом, перед утренними и дневными свиданиями с защитниками, а также после них заключенные должны были встать на четвереньки и пройти ректальный досмотр.

«Ну и что? – скажете вы. – Поскольку эти заключенные представляют большую опасность для общества, такие меры вполне оправданы».

Это правда, но заключенные говорили, что они подверглись огромному давлению, связанному с их статусом врага народа номер один. Например, они считали, что надзиратели продают таблоидам их личную и медицинскую информацию. Это было позднее подтверждено в 2015 году в ходе операции «Элведен», когда Гранта Пицзи, бывшего надзирателя тюрьмы Белмарш, приговорили к двум годам лишения свободы за проступок на государственной службе. Он заработал почти 20 тысяч фунтов стерлингов (более двух миллионов рублей), продавая информацию СМИ, в том числе истории о радикальном проповеднике Абу Хамзе и еще одном подозреваемом в терроризме.

Моя работа с Аделем заключалась в том, чтобы задокументировать его психологическое состояние для принятия решения о возможности депортации, а также проследить, как на него повлияли условия содержания в тюрьме. Мне нужно было связаться с медицинским персоналом учреждения, чтобы убедиться, что риск самоубийства находится под контролем. Проблем, связанных с уголовной ответственностью или способностью участвовать в суде, не было, поскольку самого уголовного дела не существовало. Преступника задержали без суда и следствия.

В итоге, когда все возможности подать апелляцию были исчерпаны, его собирались экстрадировать во Францию. Однако Адель должен был получить медицинское разрешение на депортацию и находился в очереди на несложную хирургическую процедуру. Это могло отложить принудительный выезд из страны на еще более долгий срок, поэтому его перевели в больницу с усиленным наблюдением, чтобы решить последнюю оставшуюся проблему. Через несколько дней Адель объяснил мне, что его без предупреждения (чтобы лишить возможности сбежать) доставили в больницу Королевского колледжа в сопровождении вооруженных сотрудников полиции. Никто, однако, не потрудился пригласить переводчика. Оказавшись там с несколькими нетерпеливыми вооруженными полицейскими, Адель понял, что у него может не быть другого шанса, поэтому он кивнул хирургу, согласившись на процедуру под общим наркозом (он не знал, что именно с ним сделали). Я достал хирургическую выписку из его медицинской карты и смог перевести детали и результаты хирургического вмешательства (как оказалось, успешного).

Получение базовой медицинской и психиатрической помощи затрудняется в контексте особых мер безопасности, и я понимаю, почему хирург отказался от обычной процедуры получения согласия на операцию, после того как увидел коридор, полный вооруженных полицейских. Мы, судебные психиатры, больше привыкли к этому, потому можем выбросить эти меры безопасности из головы и не позволять им отвлекать нас.

Через несколько лет Адель был освобожден во Франции. Он воссоединился с женой и сыном и, похоже, больше не связывался с террористами. Возможно, Белмарш преподал ему урок.

Вскоре я встретился с еще одним заключенным по имени Омар Салах, у которого были связи более чем с одной салафитской (джихадистской) группировкой. Он собирал средства на покупку компьютеров и спутниковых телефонов со сменой рабочей частоты для Чечни, которые, по его словам, предназначались не для военных целей.