Джесс Хилл - Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера

Но есть и другой вид домашнего насилия, доминирующий в статистике, собираемой полицией, врачами и организаторами приютов. Это так называемый «интимный терроризм» (его так именует Майкл Джонсон, однако среди экспертов чаще используется термин «принудительный контроль»). Как мы уже видели в первой главе, это такой вид семейной тирании, при котором женщину запугивают и подавляют, истощая ее силы. Повторю, что впервые этот феномен был описан в 1970-е годы, когда появились первые убежища для женщин и туда хлынули первые жертвы. Сегодня правозащитники, говоря о домашнем насилии, как правило, не имеют в виду никакого ситуативного насилия, разворачивающегося на фоне бытового семейного конфликта. Они сталкиваются преимущественно со случаями принудительного контроля. Это злоупотребление властью, от которого женщинам и детям требуется серьезная защита, причем длительная – даже после того как отношения с абьюзером разорваны. Джонсон пишет, что описания последствий принудительного контроля особенно часто встречаются в полицейских протоколах и медицинских отчетах именно потому, что в таких обстоятельствах присутствует как раз тот уровень насилия и страха, когда жертве приходится обращаться за внешней помощью. «Исследователи, которые используют данные, полученные от врачей и правоохранителей, видят в них явное преобладание мужской агрессии», – заключает Джонсон. [21]

Как мы уже знаем, принудительный контроль формируется не от досады или огорчения и не от неумения справляться с гневом. Это систематическая травля партнера – продуманная или руководимая инстинктом – с целью доминирования и обретения тотальной власти над ним. Такой контроль строится на угрозе физического, а зачастую и сексуального насилия. Интимные террористы – почти всегда мужчины, хотя Джонсон допускает, что существуют редкие исключения (например, автор дневника NH, историю которого мы читали ранее). «Мне доводилось работать с мужчинами, которых терроризировали их подруги, – говорит Джонсон. – Жены делали практически то же, что и мужья-тираны со своими жертвами. Один из моих подопечных был женат на женщине – офицере полиции, которая издевалась над ним не хуже любого насильника. Она использовала табельное оружие, била мужа, угрожала ему. В полицию он обратиться не мог, потому что там работали ее друзья. В семье были дети, и он не мог просто сбежать, оставив их с жестокой матерью. Так что ему пришлось мучиться и делать выбор так же, как и пострадавшим от интимного терроризма женщинам. Однако я хотел бы подчеркнуть, что в подавляющем большинстве случаев агрессию в гетеросексуальных отношениях демонстрируют все-таки мужчины». [22] Очень точно сформулировано!

Принудительный контроль – это вид насилия, который почти всегда применяет мужчина по отношению к женщине.

Когда Джонсон пытался провести границы между интимным терроризмом (принудительным контролем) и ситуативным насилием, он сделал для себя еще одно открытие. Лишь немногие женщины, живущие с мужчиной-тираном, были готовы отвечать на очень личные вопросы, задаваемые незнакомцем о насилии в браке. Джонсон обнаружил, что во время проведения Национального опроса по семейному насилию общий процент отказавшихся отвечать был очень высок – около 40 %. (Примерно тот же процент отказов получили представители Общеавстралийского опроса по личной безопасности, проводившегося в 2012 году, – около 43 %.) Среди отказавшихся, заключил Джонсон, большинство составляли именно жертвы интимного терроризма. Так Джонсону стало понятно, каким образом получается, что оба научных лагеря могут быть правы и неправы одновременно. «Считающие, что насилие применяется против женщин, использовали данные государственных служб помощи и цитировали статистику ФБР, которая показывает, что чаще всего применяют силу мужчины. А приверженцы теории семейного конфликта обращались к данным опросов, где говорится, что женщины проявляют жестокость так же часто, как и мужчины. На самом же деле речь идет о двух совершенно разных феноменах – интимном терроризме и ситуативном рукоприкладстве. Путаница возникает из-за того, что обе партии называют предмет своего изучения одним и тем же термином – домашнее насилие». [23]

Еще один исследователь, клинический психолог Нейл Фрюд, не принадлежащий ни к одному из двух упомянутых выше лагерей, так описывает различия между мужским и женским насилием: «И мужья, и жены могут считаться “агрессивными”, но “насильниками” становятся в основном мужчины». [24]

Итак, если мы согласимся с тем, что значительное количество женщин прибегают к насилию в ходе общения со своей половиной (и не ради одной лишь самозащиты), почему же мы так мало слышим об этом от правозащитников? Все дело в том, что удар удару рознь, говорит Ди Манган, много лет руководившая горячей линией помощи жертвам DVConnect в штате Квинсленд. «Бывают семьи с разной степенью дисфункциональности, – подчеркивает она. – Иногда между супругами возникают столкновения… Конфликт может закончиться легкой или даже увесистой затрещиной, но при этом получивший ее не сомневается, что может спокойно покинуть комнату и не получить при этом опасное увечье».

DVConnect принимает более 100 000 звонков в год [25] в основном от женщин, которым срочно нужно получить защиту: мужчина всерьез угрожает им или даже пытается убить. Манган твердо убеждена, что женское насилие может всерьез портить жизнь мужчины, жена может быть абьюзером, но при этом мужчины практически никогда не сталкиваются с опасностью расстаться с жизнью. В этом, по мнению моей собеседницы, вся суть дела. Правозащитники завалены обращениями представительниц прекрасного пола, сталкивающихся с реальной угрозой убийства, прошедших страшные, почти смертельные пытки, получивших тяжелые травмы, в том числе и головы. Многие из них оказались на улице вследствие мужской жестокости. Протягивающие им руку помощи, – такие люди, как Ди Манган, – считают, что домашнее насилие предполагает утверждение тираном собственной власти и контроля с помощью рукоприкладства или угрозы нанесения травмы. А все остальное… что ж, остальное – это другая история.

Но вернемся в суд в Саутпорте. Все сотрудники очень приветливы, но никто не хочет со мной побеседовать. Двое судей вежливо отказываются, когда я прошу их об интервью. Другие служащие с радостью готовы провести меня по залам, но под запись разговаривать не станут. Неподалеку, на той же улице, я вижу кафе Verdict Espresso, где юристы болтают с посетителями заседаний. Это классическая забегаловка, разместившаяся в скромном помещении. На металлических столиках стоят горшки с искусственными цветами. По улице течет поток «рабочих пчел» – мужчины и женщины в деловых костюмах спешат по делам. Они берут с собой латте или капучино и расходятся по десятку расположенных неподалеку адвокатских контор, предоставляющих услуги по ведению уголовных процессов. Везде висят красивые таблички с двойными фамилиями и перечислением юридической специализации – от семейного права до улаживания претензий по нарушению правил дорожного движения. У некоторых контор фасад довольно скучный – обычная витрина без излишеств. Адвокаты встречают клиентов и проводят в дальние переговорные без окон. Там они беседуют, сидя на простеньких деревянных стульях, купленных на мебельной распродаже. Большинство юристов слишком заняты тем, что можно уладить быстрым и не самым чистым способом. Нудные семейные дрязги, разбираемые в суде, им неинтересны, в том числе и с материальной точки зрения.