Майкл Поллан - Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности

Когда на следующее утро я спустился в гостиную, там уже сидел Пол Стеметс, раскладывая на кофейном столике свою коллекцию каменных грибов. Я читал об этих артефактах, но никогда их не видел и не держал в руках, а это довольно впечатляющие объекты: грубо вытесанные куски базальта разных размеров и форм. Одни были простенькими и выглядели как гигантские грибы; у других было целых три или даже четыре ножки, а у третьих на ножке (или стебле) была вырезана какая-нибудь фигура. Тысячи таких камней были разбиты и уничтожены испанцами, из них уцелело только порядка двухсот, а у Стеметса их целых шестнадцать. Большинство из них были найдены в горах Гватемалы; чаще всего их находят фермеры-арендаторы, распахивающие свои поля; некоторые из них датируются по меньшей мере 1000 годом до нашей эры.

Когда Стеметс переносил эти тяжелые камни, один за другим, из своего кабинета на кофейный столик, где он разложил их с великим тщанием, он чем-то напоминал церковного служку, потому как обращался с ними с торжественной серьезностью, подобающей бесценным святыням. «А ведь Пол Стеметс – достойный наследник и правопреемник Гордона Уоссона», – подумал я. (Уоссон тоже коллекционировал каменные грибы; некоторые из них я видел в Гарвардском университете.) Стеметс тоже разделяет радикальные взгляды Уоссона на микоцентрическую космологию, то есть всюду, куда бы ни обращался его взор, он видит доказательства той центральной роли, которую играли психоактивные грибы в культуре, религии и природе. Ноутбук Стеметса буквально напичкан снимками псилоцибе , причем это не только грибы, снятые им непосредственно на лоне природы (он – великолепный фотограф), но и изображения грибов с наскальных росписей, и североамериканские петроглифы, и средневековые архитектурные украшения, и исламские росписи, некоторые из которых действительно напоминают своими формами грибы или своими фрактальными геометрическими узорами вызывают в памяти психоделические переживания, вызванные грибами. Честно признаюсь: как ни старался, я часто не мог отыскать на этих картинках запрятанные там грибы. Если бы кто и мог мне в этом помочь, то, несомненно, только сами грибы.

Это обстоятельство навело нас на мысль о теории упоротой обезьяны Теренса Маккенны, олицетворяющей все размышления на тему микоцентризма, теории, которую Стеметс рассчитывал основательно со мною обсудить. Хотя чтение не заменяет слуха (а Маккенна вслух излагает свой тезис на YouTube , где его можно спокойно отыскать), он, однако, суммирует все сказанное в книге « Пища Богов » (1992): псилоцибе дали нашим предкам-гоминидам «доступ в миры сверхъестественной силы», «послужили катализатором для проявления человеческой саморефлексии» и «вырвали нас из рамок животного сознания, приведя в мир артикулированной речи и воображения». Последняя гипотеза – гипотеза о возникновении языка – строится на концепции синестезии, то есть на слиянии чувств, индуцируемых психоделиками: под влиянием псилоцибина числа могут окрашиваться в цвета, цвета неразрывно связаны со звуками, и так далее. Язык, утверждает он, являет собой особый случай синестезии, где кажущиеся бессмысленными звуки увязываются с логическими концепциями. Вот вам и упоротая обезьяна: даровав нам язык и саморефлексию, псилоцибиновые грибы сделали нас теми, кто мы есть, преобразовав наших примитивных предков в Homo sapiens.

На самом деле теория упоротой обезьяны не поддается ни доказательству, ни опровержению. Поедание первобытными гоминидами грибов вряд ли могло оставить какой-нибудь след в палеонтологической летописи, поскольку грибы, чья ткань очень нежна и мягка, нужно всегда есть свежими; к тому же они не требуют ни специальных орудий, ни особых методов обработки, необходимых для выживания. Маккенна толком не объясняет, каким образом поедание психоактивных грибов могло воздействовать на биологическую эволюцию, то есть на естественный отбор на уровне генома, приводящий к эволюционным изменениям. Ему было бы куда проще привести доводы в пользу иной гипотезы – о влиянии психоактивных грибов на культурную эволюцию (вроде той, которой посодействовал Уоссон), но у грибов, очевидно, куда более амбициозные планы на Теренса Маккенну и его ум, а сам Теренс Маккенна куда как счастлив повиноваться их приказам.

Стеметс и Маккенна (особенно в последние годы его жизни) близко сошлись и подружились, и со дня смерти последнего (Маккенна умер от рака мозга в возрасте 53 лет) Стеметс несет факел упоротой обезьяны, упоминая теорию Маккенны в своих бесчисленных лекциях и докладах. Стеметс признает, что будет трудно доказать эту теорию ко всеобщему удовлетворению, однако полагает «скорее возможным, чем нет», что псилоцибин «сыграл ключевую роль в эволюции человека». Что представляют собой грибы, задавался я вопросом, и те видения, которые они вызывают в сознании людей, видения, которые воспламеняют такого рода интеллектуальное сумасбродство и убежденность?

Истории грибных евангелистов вроде Маккенны читаются как рассказы о религиозном обращении, где некоторые люди, на собственном опыте познавшие силу грибов, выходят из этого опыта с убеждением, что эти грибы – первичные двигатели (своего рода боги), которые могут объяснить все. Пророческая миссия этих людей в жизни ясна: нести сие послание миру!

А теперь посмотрите на все это с точки зрения грибов: то, что началось как биохимическая случайность, превратилось в гениальную стратегию по расширению ареала обитания и численности вида путем завоевания страстной привязанности и доверия со стороны такого изобретательного и хорошо передвигающегося (как и хорошо говорящего!) животного, как Homo sapiens. По мысли Маккенны, сами грибы помогли сформировать именно такой ум – ум, наделенный инструментами языка и воспламеняемый воображением, – который способен наилучшим образом отстаивать и продвигать их интересы. Какая гениальность! Какая дьявольская изобретательность! Ничего удивительного, что Пол Стеметс убежден в их разумности.

На следующее утро, прежде чем мы уложили вещи в машины, чтобы двинуться на юг, Стеметс преподнес мне еще один подарок. Мы были в его офисе и просматривали кое-какие снимки на компьютере, когда он достал с полки несколько шляп амаду, напоминающих по форме шляпки грибов, и сказал: «Примерьте, может, какая и подойдет». Большинство оказались велики, но одна пришлась как раз впору: она идеально сидела на моей голове, к тому же была удивительно мягкой и почти невесомой. Я поблагодарил Стеметса за подарок, но шляпу надевать не стал: с этим «грибом» на голове я выглядел, как мне казалось, смешно и глупо, поэтому я упаковал ее вместе с другими вещами.