Брене Браун - Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя [litres]

В коробке оказались носки на батарейках. Серые шерстяные самоподогревающиеся носки большого размера. Я, должно быть, выглядела растерянной, поскольку папа ободряюще сказал: «Да ладно тебе, малышка! Для охоты на оленя! Ноги не будут мерзнуть, пока в засаде сидим».

Я не почувствовала ни капли радости, получив этот бесполезный подарок. Я ни разу не подстрелила оленя во время предыдущих вылазок, но не была готова расстроить отца признанием, что больше не хочу охотиться. Ну допустим, я могла еще разок подстрелить куропатку или голубя, но уж точно не оленя. Охотничьи поездки были для меня лишь долгими днями торчания на одном месте в кустах с опаской отморозить все потроха и неуютными холодными ночами в спальных мешках с многочисленными двоюродными братьями и сестрами.

Я больше не ездила на охоту, носки не пригодились. А сейчас я с удивлением понимаю, какой большой частью моего детства была охота. Дом ходил ходуном, когда объявляли начало очередного сезона (даже если я решала не ехать). Моя семья жила в ритме этих сезонов – радостные семейные сборища, друзья в гостях, смех и вкусная еда.

Отец серьезно относился к охоте и учил нас тому же. Подстрелить можно только того зверя или птицу, на которых есть лицензия (и только в сезон). Убивать можно было только то, что потом подадут к столу. Эти твердые правила были для нас сродни заповедям на каменных скрижалях. Отец не одобрял тех, кто охотился ради трофеев или просто потому, что любил убивать. Мы готовили все, с чем вернулись охотники. В ресторане Бабба Гамп, например, круглый год угощают креветками, а мы постоянно ели дичь и оленину: стейки, сосиски, рагу, бургеры, солонину… Ничего не было лучше тех дней, когда охотники возвращались. Набивались по двадцать-тридцать человек в нашем доме или в доме тети и начинали свежевать мясо, готовить тамале, травить байки и смеяться. У моего отца было пять братьев и сестер, у меня – двадцать четыре двоюродных брата и сестры. Охота и рыбалка были и добычей провианта, и весельем для большинства из нас.

Все в семье владели оружием. В детстве у меня появилась пневматика, к пятому классу – охотничья винтовка. К этому возрасту большинство из нас начинали ходить на охоту. С оружием в нашей семье не шутили: нам не разрешали стрелять из того, что мы не умели разобрать, почистить и снова собрать.

Когда растешь в семье охотника, то знаешь, что пуля – это серьезно. Ты стреляешь, чувствуешь отдачу, знаешь, что произойдет, если попадешь в цель. Это не видеоигра. У моего отца и его товарищей по охоте отношение к автоматическому оружию всегда было простым: «Хочешь автоматику? Иди в армию».

Сейчас как родитель я оглядываюсь и вижу, до чего загадочно все было устроено в нашей семье: ты стрелял с детства, но по телевизору никаких жестокостей смотреть не позволялось. Фильмов, которые нельзя смотреть без родителей, я не видела до пятнадцати лет. Мы совершенно не считали стрельбу чем-то романтическим. Тогда не существовало видеоигр, но я хорошо представляю, как бы отнесся к ним отец.

Я гордилась семьей и нашими традициями. Как любой ребенок, я была уверена, что другие люди живут так же – скажем, им разрешено стрелять только на охоте, только по лицензии, только в сезон, только если они могут собрать и разобрать ствол. Со временем выяснилось, что все иначе. Законы о владении оружием приобретают все более очевидный политический подтекст и двусмысленность. Я теряю доверие к лоббистам, выступающим за свободное владение оружием. Национальная стрелковая организация (НСО) за последние годы резко изменила позицию. Когда-то она ратовала за безопасность. Сейчас она продолжает утверждать, что представляет интересы семей вроде моей, однако не поддерживает никакие разумные ограничения, ведущие к ответственному владению оружием.

Несмотря на мое отношение к политике НСО, мои родственники остаются на ее стороне, а многие друзья и коллеги резко выступают против любого владения оружием. Быстро стало понятно, что у меня нет крупной группы, к которой я была бы готова примкнуть, идеологически целиком и полностью ее поддерживая. В чем-то я согласна с одними, в чем-то – с другими. У меня не сразу сложился образ диких условий, чтобы описать, как одиноко мне было со своими убеждениями. Но это были (и есть) те самые дикие условия.

В прошлом году после выступления я беседовала со слушателями и упомянула радость, с которой мы с отцом готовимся учить моего сына стрелять по тарелкам. Одна слушательница с отвращением перебила меня: «Вот это да! Никогда бы не подумала, что вы любительница пистолетов и НСО-шница». Если вы считываете в этой фразе агрессию, неодобрение и презрение, то вы правы. Лицо ее было перекошено от недовольства.

Я постаралась ответить спокойно: «Я не уверена, что понимаю, что вы вкладываете в выражение “НСО-шница” и что вы подразумеваете, называя меня любительницей пистолетов». Она выпрямилась и строго сказала: «Если вы собираетесь учить ребенка стрелять, какие тут варианты? Значит, вы одобряете владение любым оружием и занимаете сторону НСО».

Вот оно. Ложная дилемма!

Если я учу сына стрелять по тарелочкам, то поддерживаю НСО? Ну уж нет.

Из всех организаций-лоббистов, исследованных мною за последние двадцать лет, НСО – лидер по использованию ложных дилемм и страха. Эта компания бросается словами «мы» и «они», разделяет людей на категории и рассказывает, кто прав и кто виноват. « Позволь другим покупать оружие – и они вломятся в твой дом, отнимут твои ружья, растопчут твою свободу, убьют всех, кого ты любишь, и покончат с американской мечтой. Они следят за нами. Они близко », – это чистая брехня. Точно такая же, как: «Если у тебя дома стоит ружье – любое ружье, – ты всегда можешь оказаться тем, кто стреляет в толпу. Мы видели это по телевизору». Нет и нет.

Я глубоко вдохнула, улыбнулась и ответила: «Ваше предположение ложно. Я поддерживаю право на ответственное хранение и использование оружия. Я принципиально не поддерживаю НСО, потому что я поддерживаю ответственное использование оружия».

Она злобно и растерянно посмотрела на меня: «Вы смотрите новости? Все эти массовые расстрелы в школах! Я не понимаю, почему вы не согласны, что у них нужно просто отобрать оружие».

Я сказала себе: «Давай еще разок!»

«Я не поддерживаю нынешнее законодательство по оружию. Я верю в проверку личности покупателя и периоды ожидания. Я не считаю, что закон должен разрешать продавать автоматическое оружие, большие патронташи и разрывные пули. Я не поддерживаю внос оружия в образовательные учреждения. Я…»

Она практически плюнула в меня: «Нечего рассусоливать. Вы или за, или против оружия – вот и весь разговор ». Поскольку я уже начала писать эту книгу, мне удалось ответить так, как я всегда хотела отвечать в такие моменты, но раньше не хватало смелости. Я набралась сил и сравнительно спокойно сказала: «Я согласна, что это сложная и болезненная проблема, но кажется, вы меня не хотите услышать. Я не собираюсь участвовать в разговоре, где варианты урезаны до “за” и “против”. Этот вопрос слишком важен для меня. Если вы готовы поговорить детальнее, я согласна. И знаете, я не удивлюсь, если в процессе окажется, что нас с вами бесят и пугают одни и те же вещи».