Брене Браун - Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя [litres]

Прочитав это впервые, я подумала: « Майя принадлежит Майе. Я принадлежу себе. Не могу сказать, что я разобралась до конца, но хотя бы это я поняла ».

На этот раз кроличья нора исследователя оказалась глубиной в четыре года. Я вернулась к старым данным, собрала новые – и сформировала теорию настоящей причастности.

Выяснилось, что все, что я думала о причастности до этого, было либо неточным, либо и вовсе полной ерундой.

Настоящая причастность .

В этих словах есть что-то ободряющее. Я читаю их вслух и чувствую: они символизируют что-то очень важное. То, к чему мы тянемся всю жизнь. То, по чему мы тоскуем. Каждому хочется стать частью чего-то большого – мы хотим испытывать настоящую причастность: безусловную, неподдельную, которую нельзя оспорить. Вот только где ее взять?

В 2010 году в книге «Дары несовершенства» [7] Брене Браун , Дары несовершенства. Как полюбить себя таким, какой ты есть. – М.: Альпина нон-фикшн, 2015. я сформулировала определение причастности так:

«Быть причастным к чему-то большему – естественное человеческое стремление. Оно так сильно захватывает нас, что мы спешим подстроиться, получить одобрение, стать своими – что, увы, не помогает и даже отвлекает от причастности. Настоящая причастность доступна нам в те моменты, когда мы раскрываем наши живые, неидеальные души, – она основана на принятии себя такими, какие мы есть».

Это определение выдержало проверку временем, но сейчас оно выглядит неполным. Я узнала, что настоящая причастность требует кое-чего еще. Необходимость оставаться собой – и принимать себя – может привести к одиночеству, неопределенности, отсутствию поддержки.

Работая над «Дарами несовершенства», я рассматривала причастность как внешнюю оценку – когда кто-то нас поддержит, признает, одобрит, поскольку мы отважно раскрылись и стали уязвимыми. Но сейчас, закопавшись глубже в результаты исследований, я понимаю: она не приходит снаружи. Мы не можем ощутить настоящую причастность в группе. Мы носим ее внутри. В сердце. Она основана на принадлежности себе и вере в себя.

Готовность принадлежать себе – это вызов, отвечать на который нам придется самостоятельно: покорять дикие джунгли критики, уязвимости, неуверенности. В современном мире, расчерченном на идеологические зоны политических дрязг и военных действий, это задача со звездочкой. Мы начали забывать, что даже несмотря на особенности каждого из нас в отдельности, мы неминуемо связаны друг с другом чем-то более основательным, чем идеология, политика или членство в группе – нас объединяют любовь и общечеловеческое единство. Как бы нас ни разделяли верования или другие разногласия, каждый из нас – человек, и все мы увлечены схожими духовными поисками.

Я – исследователь, опирающийся на качественные обоснования теории. Качественное исследование (в отличие от количественного – статистики) не подтверждает и не опровергает существующие теории, а собирает и формулирует общие места в ходе подробных разговоров с людьми об их личной жизни (глубинных интервью). Мы задаем тему, а затем разбираемся, в чем участники согласны друг с другом. Когда речь зашла о причастности, мои первые вопросы были общими: «К чему вы стремитесь в отношении причастности?», «О чем беспокоитесь, думая о ней?»

Ответы были удивительно разнообразными. Люди хотят быть частью чего-то большего, испытывать подлинную связь с другими, но не готовы ради этого поступаться подлинностью, свободой или силой. Мне жаловались на подход «или с нами или против нас», популярный в современном обществе – он приносит ощущение нравственной разобщенности.

Я попросила подробнее углубиться в рассказ о «нравственной разобщенности», и участники заговорили о важном ощущении общечеловеческого единства, которое не выдерживает разделения на «с нами или против нас». Каждый по-своему говорил об одном и том же: кажется, нас стали объединять страхи и отвращение к одним и тем же темам, а не человечность, доверие, любовь или уважение. Со мной говорили о страхе озвучить непопулярное мнение, спорить с друзьями, коллегами, родственниками – такие дискуссии очень быстро перерастают в ожесточенные разборки, редко оставаясь вежливыми и толерантными.

Раздираемые выбором между лояльностью группе и верностью себе, тоскующие по общечеловеческому единству, участники моего исследования отлично видят, как на них давит стремление вписаться и чувствовать себя своими. В противоположность замкнутости группы, объединенной идеологически верным мнением, ощущение общности с человечеством переживается как свобода. Связь с другими людьми через общий опыт, принципы, ценности позволяет самовыражаться без страха быть отвергнутым. Люди хотят слышать: «Да, мы во многом разные, но где-то глубоко между нами есть прочная связь».

Выискивая общие места теории причастности в результатах исследования, я вернулась к определению духовности, выведенному в 2010 году из данных прошлого исследования, о котором я писала в «Дарах несовершенства»:

«Духовность – это узнавание и празднование неразрывной, объединяющей нас мощной силы. Это согласие с тем, что наша связь друг с другом – посредством этой силы – основана на любви и сопереживании».

Я перечитываю слова «неразрывная объединяющая нас мощная сила» снова и снова. Похоже, мы с вами уничтожили то, что нельзя было разорвать. В следующей главе я покажу, почему это случилось и как нам это удалось. А вся остальная книга посвящена тому, как обратиться к этой силе, – я покажу, как находить путь друг к другу.

Основным предметом количественного исследования, в результате которого появилась эта книга, стала настоящая причастность . Учитывая определение, которое я привела выше, и полученные данные, нет сомнений, что поиски настоящей причастности связаны с духовностью. Я говорю не о религиозных догмах и формулировках, а об отважной попытке остаться человечными (и беречь друг друга) в циничном современном мире, разделенном на противоборствующие сектора.

Разобравшись в определении настоящей причастности, я продолжила изучать истории участников исследования, задавая себе следующие вопросы:

1. Какие процессы, практика или подход объединяют людей, научившихся обращаться к настоящей причастности?

2. Как прийти к тому, чтобы не принадлежать ни одному месту и в то же время принадлежать любому месту? Как добиться того, чтобы причастность исходила из наших сердец, а не ожидалась снаружи как награда за то, что мы подстроились, совершенствуемся, делаем вид или доказали, что достойны? Как сделать так, чтобы причастность нельзя было отобрать, чтобы никто, кроме нас самих, не решал, причастны мы или нет?