Игорь Кон - Мужчина в меняющемся мире

Эта двойственность проявляется и в сфере массовой культуры. Если судить о тенденциях развития российских маскулинностей по рекламе, картина выглядит безнадежно сексистской. «Образы мужчины и женщины в большинстве рекламных роликов на наших телеэкранах не просто созданы разными средствами, но и наделены разными обязанностями, разными устремлениями в жизни, разной социальной силой. Реклама излагает нам простым языком старый патриархальный миф о том, какими должны быть мужчина и женщина. „Настоящий мужчина“ предстает личностью творческой, профессиональной, знающей, способной принимать решения и одерживать победы в одиночку. Его действия изменяют окружающий мир. Он самодостаточен. „Настоящая женщина“ призвана сопровождать „настоящего мужчину“, являться дополнительной наградой за его победы. Она предстает в рекламе существом ограниченным, зависимым, домашним. Ей не надо быть умной и творческой личностью, а надо иметь пышные блестящие волосы, стройную фигуру, привлекательную походку. А когда благодаря этим качествам мужчина найден, ей надо следить за семейным уютом, стирать, готовить, лечить так, чтобы он оставался доволен. Он – субъект действия, творец, величие которого дополнительно подчеркнуто умением вовремя проинструктировать и поощрить представительницу слабого во всех отношениях пола. Она – объект созерцания, исполнитель, ждущий внимания, указаний и поощрений.

Повторяя эти примитивные патриархальные образы бесчисленное множество раз в самых разных вариантах, сегодняшняя российская реклама во многом работает на усиление консервативных гендерных стереотипов, которые в нашей культуре и без того достаточно консервативны» (Юрчак, 1997. С. 397).

То же самое можно сказать о мужских глянцевых журналах. Те из них, которые позиционируют себя как «русские» (например, «Андрей» и «Махаон»), открыто пропагандируют принцип мужской исключительности, с выраженной националистической доминантой (см.: Боренстейн, 1999, 2002; Чернова, 2002б). Напротив, журналы западного происхождения, такие как «Плейбой» и «Men's Health», соблюдая принятые у них на родине принципы политкорректности, неагрессивны по отношению к женщинам, а стандартные «мужские ценности», включая сексуальность, подают в современной цивилизованной упаковке. Принимая базовые идеи гегемонной маскулинности, они помогают молодым мужчинам становиться (или хотя бы выглядеть) более сильными, успешными и современными. Причем главное для них не традиция, а именно современность.

«Корпоративный стандарт» новой российской маскулинности хорошо прослежен Ж. Черновой, которая проанализировала содержание мужских глянцевых журналов «Медведь», «XXL», «Мужской клуб», «Обыватель» и др., выходивших с 1990 по 2000 г. (Чернова, 2003). Главный пафос этой маскулинности – высокая потребительская активность. «Настоящий мужчина» компетентен в сфере потребления, обладает необходимым знанием, позволяющим делать выбор, и считает потребительскую активность нормой жизни, а потребление – «мужским» видом деятельности. Отличительная черта предметов, составляющих идентификационную систему нормативной маскулинности, – престижная марка и высокая цена. Бренд выполняет две функции: утилитарную, означая качество («надежность»), и идентификационную, определяя статус владельца. Например, в мужском костюме важно все, любая мелочь: (не)идеальные стрелки брюк, (не)помятый пиджак, (не)подходящий по цветовой гамме ко всему ансамблю галстук. Эти детали могут оказаться выигрышными, обеспечивая, например, определенное преимущество при ведении деловых переговоров и карьерный рост, но могут и «подмочить» деловую репутацию мужчины.

Вследствие исторических причин, в России недостаточно осмыслена проблема гендерного равенства, даже многие либерально настроенные мужчины воспринимают его, как и феминизм, резко отрицательно либо иронически. Однако реально возродить древнерусский канон гегемонной маскулинности невозможно по социально-экономическим причинам.

Во-первых, страна не может обойтись без участия женщин в общественном производстве, а это автоматически меняет структуру гендерных ролей.

Во-вторых, российская семья не может – и не захочет – существовать на одну мужнюю зарплату.

В-третьих, эмансипация российских женщин, включая уровень их образования, зашла слишком далеко, чтобы их можно было вернуть к системе «трех К» (Kinder, Kuche und Kirche).

Тем не менее православные фундаменталисты охотно «играются» с этой идеей. Даже главный президентский национальный демографический проект стимулирования рождаемости первоначально адресовался исключительно женщинам. Но традиционалистская трактовка женщины как матери и хранительницы домашнего очага, а мужчины как добытчика и защитника отечества имеет мало общего с цивилизацией XXI века. Ориентация на воображаемое прошлое не сулит стране ничего хорошего ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем.

В сказке Ханса Кристиана Андерсена «Калоши счастья» описан советник юстиции Кнап, который был убежден, что в Средние века жилось гораздо лучше, чем теперь, и что времена короля Ханса были лучшей и счастливейшей порой в истории человечества. Однако, оказавшись с помощью волшебных калош в том времени, Кнап нашел его отвратительным и, когда ему удалось вернуться обратно, долго «вспоминал пережитые им ужасы и от всего сердца благословлял счастливую действительность и свой век, который, несмотря на все его пороки и недостатки, все-таки был лучше того, в котором ему только что довелось побывать. И надо сказать, что на этот раз советник юстиции мыслил вполне разумно».

Подведем итоги.

В этой главе мы рассматривали макросоциальные процессы: как в постиндустриальном мире меняются мужские и женские социальные роли и как люди реагируют на эти перемены. При всех многочисленных вариантах и вариациях, ведущие глобальные тенденции выступают довольно отчетливо:

1. По всем трем главным макросоциальным позициям – общественное разделение труда, политическая власть и гендерная сегрегация – социально-ролевые различия между мужчинами и женщинам резко уменьшились в пользу женщин.

2. Причиной ломки гендерного порядка является не феминизм, а новые технологии, которые делают природные половые различия менее социально значимыми, чем раньше. Феминизм лишь отражает (зачастую односторонне) эти сдвиги.

3. Ослабление поляризации гендерных ролей не устраняет гендерных различий в социальной сфере, особенно в такой чувствительной области, как соотношение общественно-производственных и семейных функций. Отчасти эти различия коренятся в биологии (женский родительский вклад выше мужского, требует больших усилий и временных затрат, если женщины от этих функций откажутся, человечество вымрет), а отчасти – в унаследованных от прошлого социально-нормативных ограничениях и привычных стереотипах массового сознания, как мужского, так и женского.