Владимир Леви - Я и Мы

Каждый раз стараешься распутать цепочку причин и следствий. Редко это удается так, как хотелось бы. И всегда: одни звенья цепочки лежат внутри человека, другие вне. В сложнейшем переплетении.

Когда я встречаюсь со столь нередкими в моей практике случаями дисгармонии коллектива и личности (не ужился на работе, вступил в конфликт, ни с кем не интересно, ни с кем не сошелся и т. д.), я стараюсь, конечно, разобраться: кто виноват, где центр тяжести?

Бывает всякое. Во множестве этих случаев оказывается, что сама личность несет в себе какие-то изъяны, препятствующие общению. Различные виды психопатологии. Бред отношения и преследования, идеи величия. Завышенные претензии, эгоцентризм, импульсивность, агрессивность, несдержанность.

Наконец, просто глупость, очень часто глупость какая-то изолированная, именно в межличных отношениях при полной профессиональной пригодности — своеобразная психологическая слепота, неспособность предвидеть реакции других людей (это иногда бывает и при легкой недостаточности функций лобных долей мозга).

А есть случаи, когда глуп и слеп коллектив. Когда он жесток, деспотичен, и несправедлив, и предательски равнодушен. И вот непонятый озлобляется, закусывает удила…

Но гораздо чаще все-таки сталкиваешься с обратным. Как раз коллектив, и только он, коллективная работа, коллективная человечность удерживают пошатнувшуюся личность в достоинстве и гармонии с собой. Удерживают, пока могут, насколько могут. Только этим и держатся многие мои пациенты. Мы этого не ценим и не замечаем, потому что у нас это норма; некоторые оценивают это, только побывав за границей, познакомившись с иными, голо-денежными отношениями.

Поразительно, насколько живуче в людях это стремление к сообществу, к единомыслию и единочувствию, как силен инстинкт бегства от одиночества.

Не нашедший себя в одном коллективе ищет другой, третий…

Сходятся между собой, поддерживают и возвышают друг друга даже глубоко дефектные психические инвалиды, сверхскромные труженики лечебно-трудовых мастерских.

Каждое «я» живет во множестве «мы», и если их вычеркнуть, останется, пожалуй, только животное или еще меньше. Социальность составляет самое наше существо, хоть мы и насквозь биологичны.

ПРАВО НА БРЕД

(Размышления о безотчетном общении)

Когда-нибудь речь исчезнет, говорят фантасты. И станут люди общаться телепатическим или еще каким-нибудь парапутем и совершенно понимать друг друга.

Это когда-нибудь. А пока что повседневная нагрузка слова в нашем общении и мышлении столь велика, что мы в конце концов привыкаем думать, будто слово умеет и знает все. Мы забываем, что есть миры и миры, невместимые в слово, и музыка только один из них.

Между тем совсем рядом с речью, в тесной с ней спайке и такой же рядовой повседневности работают и иные средства общения, древние и неумирающие. Проще всего разглядеть их, обратившись к нашим четвероногим приятелям.

Незадолго до первой мировой войны сенсационную известность приобрел сеттер Дон, состоявший на службе в своре германского императора. Пес этот умел говорить по-немецки. Лексика его, правда, была не слишком богата. Hunger (голод), Kuchen (пирог), ja (да), nein (нет), да свое собственное имя Дон — вот и все, что мог он произнести в ответ на задаваемые вопросы; кроме того, он, как уверяли, выкрикивал еще по собственной инициативе « ruhe !» (тише! спокойно!), когда другие собаки лаяли слишком громко.

Это не кажется столь уж невероятным, если мы примем во внимание характерные особенности немецкого произношения; однако авторитетная ученая комиссия, исследовавшая феномен, подчеркнула в своем отчете, что Дон не рычит и не вылаивает слова, но очень отчетливо произносит, и в подтверждение увековечила звуки собако-человеческой речи на фонографе (запись не сохранилась).

Тем же знаменит был и кот русского поэта П. В. Быкова по имени Мамонт: говорил этот кот, естественно, по-русски. На вопрос, хочется ли ему есть, он обыкновенно отвечал «да-да», а на вопрос, чего же именно он желает, произносил: «мя-я-а-са». В минуты душевной депрессии он выговаривал: «бе-едный Ма-а-мопт», — и, если ему отвечали в том же тоне, мог поддерживать беседу.

В наше время таких феноменов уже не встретишь, слишком придирчивы стали ученые комиссии. Зато в том, что с животными можно общаться без помощи слов, ученые не сомневаются.

«Моя старая собака Тито, чья праправнучка живет сейчас в нашем доме, — пишет Лоренц в книге «Круг царя Соломона», — могла точно определять, кто из моих гостей действует мне на нервы и когда именно. Ничто не могло помешать ей наказать такого человека, и она неизменно проделывала это, мягко кусая его в ягодицу. Особой опасности всегда подвергались авторитетные пожилые джентльмены, которые в разговоре со мной занимали хорошо известную позицию: «Вы ведь слишком молоды…» Не успевал гость произнести нравоучение, как его рука с тревогой хваталась за то место, которое Тито пунктуально использовала для вынесения своего приговора. Я никогда не мог понять, как это происходит, — собака лежала под столом и не видела ни лиц, ни жестов гостей, сидевшил вокруг него. Как она узнавала, с кем именно я разговаривал и спорил?»

Как?.. Но ведь было еще много каналов… Видела ноги. Слышала голоса. Дыхание… Разве мало? По интонации и движениям. По подергиваниям коленок…

«Для передачи настроения совсем не обязательны такие грубые действия, как, скажем, зевота. Напротив, ее характерная черта — как раз в малозаметности сигналов: их очень трудно уловить даже опытному набюдателю. Загадочный аппарат передачи и приема подобных сигналов чрезвычайно стар, он гораздо древнее самого человеческого рода и, несомненно, вырождается по мере того, как совершенствуется наш язык».

Мы уже много говорили о механизме непроизвольного прогнозирования. Мне кажется, что ключ к психологии собаки — удивительная способность к двигательному предвидению, я бы сказал, высокоразвитое двигательное воображение. Собака мысленно (не знаю, как сказать иначе) продолжает каждое ваше движение, в том числе и те мельчайшие, в которых вы сами себе не отдаете отчета. Она их видит словно под микроскопом и, наверное, не только видит, но и слышит. Легко понять, почему у нее развилась из рода в род такая способность: она и охотник и сторож. В какие-то доли секунды она должна определить, как поведет себя другое животное, другая собака, человек, — очень конкретно: куда побежит, что сделает — ударит, укусит?.. Определить стратегию, тактику… Круг рабочих гипотез, конечно, весьма ограничен, но ваша собака знает лучше вас, свернете ли вы направо или налево, пойдете по этой дороге далеко или только несколько шагов, а потом обратно. Отсюда и животная квазителепатия а-ля Дуров. Бульдог Дези, выделывавший по мысленным приказам невероятные антраша, ввел в заблуждение самого Бехтерева.