Владимир Леви - Ошибки здоровья

Это уже не старики и старухи. Что-то другое, завозрастное. Что-то зачеловеческое.

Заведовал слабым отделением доктор Медведев Михал Михалыч, огромный, грузный, седой, телом вправду очень медведистый, а лицом вылитый пес сенбернар, глаза с нависшими веками, печально-спокойные.

Вся больница его величала заглазно Пихал Пихалычем, или сокращенно Пих Пихычем: кое-кто иногда забывался, называл так и в лицо. Доктор кротко грустнел, поправлял: «Медведев Михаил Михайлович я. Не обижайте меня, пожалуйста. Я вас очень уважаю, мой друг».

И на самом деле это было совершенно неподходящее для него прозвище, но прилипшее так, что и в памяти не могу отклеить. Единственное, на что этот гигант обижался. Жил холостяком. Девять лет отсидел ни за что, по доносу дворника.

Пих Пихыч был созерцательным оптимистом. Что-то пунктуально записывал в историях болезни. За что-то перед кем-то отчитывался — то ли оборот койко-дней, то ли дневной койко-оборот, статистика диагнозов и т. п.

Но сам не ставил своим больным никаких диагнозов, кроме одного: «Конечное состояние человека»; различиям же в переходных нюансах с несомненной справедливостью придавал познавательное значение.

Больных неистощимо любил и называл уменьшительно, как детей: Сашуня, Валюта, Катюша. Некоторые реагировали на свои имена, некоторые на чужие...

И еще ласково-уважительно называл их «мой друг», как и нас, коллег.

— А вот эта койка будет моей, — сказал он однажды мне, застенчиво улыбнувшись и указав на аккуратно застеленную пустую кровать в углу палаты, где из окна виднелся прогулочный дворик с кустами то ли бузины, то ли рябины. - Вот тут будет Миша.

— Ага... Как?.. То есть почему? — тупо спросил я.

— Я намереваюсь дожить до старческого слабоумия и маразма. Ни рак, ни инфаркт, ни инсульт меня не устраивают, это все ошибки... Маразм, знаете ли, мой друг, это очень хорошо. Мечтаю о здоровом маразме. Правильное, нормальное конечное состояние.

Пих Пихыч ничуть не шутил. Но мечта его не сбылась: он был сбит пьяным водителем самосвала возле подъезда своего дома, умер почти мгновенно.

... Я возвращался в дежурку, чтобы пить чай, курить (после этих обходов особенно хотелось курить, пить что-нибудь покрепче и...), болтать с медсестрой, читать и, если удастся, поспать, а если не удастся, поесть. Бывало, что и ничего не хотелось...

Нагота человеческая беспомощна и при самых могучих формах. Патолого-анатомический зал — первое посещение в медицинском студенчестве. (Не последнее...)

Хищные холодные ножницы с хрустом режут еще не совсем остывшие позвонки, ребра, кишки, мозги, железы.

Помутневшая мякоть... Все видно, как при разборке магнитофона: все склерозы и циррозы скрипят и поблескивают на ладони... Вон сосуд какой-то изъеден, сюда, наверно, и прорвалось...

Прощальная, искаженная красота конструкции, всаженная и в самые захирелые экземпляры...

Я не испытывал ничего, кроме отвлеченной непрактической любознательности. Да, все это ТАК кончается. Сегодня он, завтра она, послезавтра я — что по сравнению с этим какие-то там неуспехи, комплексы, ссоры, болячки и прочие несообразности?..

Вопрос только в том, ВСЕ ли кончается?

Существует ли бесконечное состояние человека?

«АЩЕ НЕ УМРЕШЬ, НЕ ОЖИВЕШЬ»

У всякого существа есть четко действующие наследственные пределы продолжительности существования; порядки различны, но это не принципиально. Во всякую особь — и в вас, и в меня, и в любого ребенка, в вашего и в моего — вместе с генопрограммой жизни вложена и программа смерти: «время жить и время умирать».

Механизм самоуничтожения.ЕКще не вполне ясно, что главное в нем: просто износ и отказ батареек, поддерживающих жизнь или включение батареек смерти — активных «летальных?) генов. Возможно, когда как и у кого как — это не так уж важно.

Лишь жизнь вида, рода, как и всепланетная Жизнь-в-Целом, имеет непрослеживаемое начало, неопределенный конец и может с какой-то долей условности быть приравненной к вечности.

Если считать вечным или стремящимся к вечности род, становится понятным, зачем нужна смерть.

Для движения. Для развития. Для того, чтобы жизнь рода-вида и Жизнь-в-Целом могла обновляться.

Попробуем представить, что было бы, если бы вдруг выплодились на планете какие-нибудь бактерии, муравьи, птицы, кошки или обезьяны, тем паче люди, неспособные умирать ни при каких обстоятельствах и воздействиях, восстающие из небытия после убийства...

Мифотворцы, сказочники и фантасты это уже напредставляли во всевозможнейших вариантах, от Кащея Бессмертного до Вечного Жида, от свифтовских струлъдбругов до толкиеновского Властелина Мордора.

На идее бессмертия построились и многие серьезные философии и идеологии — в России, например, грандиозная «философия общего дела» Федорова.

Олицетворенный образ бессмертия положительного — Господь Бог и его приближенные. Отрицательное бессмертие — дьявол и всевозможная нечистая сила...

И то и другое страшно, пусть даже и с разным знаком.

Логика проста: не иметь возможности умереть — значит иметь возможность неограниченной власти. Вот почему даже отдаленный намек на реальное личное бессмертие вызвал такой панический ужас у современных обществ.

Клонирование... Эка невидаль, скажет, какая-нибудь земляника — размножение почкованием. Не бессмертие это, не сохранение вот этого организма с его неповторимой душой, а генокопирование с некоторыми потерями — создание отставленных во времени близнецов.

Это уже делают, будут делать и впредь — будут копироваться, как копируют файлы и видеофильмы.

Но даже самое идеальное генокопирование есть всего лишь копирование возможностей, а не их осуществления. Не бессмертие, а тиражирование смертности.

Бессмертие - совершенно иное качество Жизни, и если не брать в расчет непостижимую для нас иномерную иномирность, то здешняя вечность земная, может быть лишь уделом Существа Абсолютного — полностью совладавшего со своим эгоизмом, безгранично интеллигентного и неограниченно развивающегося.