Владимир Леви - Наемный бог

Я скоро, еще чуть-чуть…

Касания: детские рисунки на песке Вечности

Тайна мира познается только исследованием души. Как называется исследующий — художником, писателем, музыкантом, ученым, врачом, философом, богословом или вовсе никак — не имеет значения.

Мы все вокруг Одного, все в Едином.

Я был одним из исследующих. Я к чему-то приблизился, но, как и все, не успел достигнуть. До откровения иногда оставалось совсем чуть-чуть, казалось даже, что оно посещало, но не успевал впиться… Может быть, я теперь уже весь в Этом.

Может быть, это Тот, Кого зовут Богом — не знаю — но Это являлось и улетало, и было Главным, и было невыносимо прекрасно и невместимо…

Мы приходим только к известному. Но да будет известно, что известное — не известно, оно и есть Тайна, всякой душе предстающая в ином виде. Тайна мира — тайна души — является нам то как вдохновение, то как выводы беспристрастного размышления, то как долг, то как совесть, то как любовь. Мне дано было все это испытать. Но не имел счастья — СПОЛНА. Не примите за ненасытность. Не о краткости срока, отпущенного мне, сожалею, но лишь о безответственности в пользовании.

О душевной лености; о бессилии порвать путы сует и соблазнов; о недостаточной напряженности творческой воли; о нехватке отваги в любви и вере, о лживости, залезшей в подкорку; о темной глупости эгоизма; о недостойности самого себя…

Поверьте, не поза кающегося и не мазохистическая гордыня. Простое старание быть точным.

Хочу, любимые, чтобы вы знали и о том, чего я касался — верней, что касалось меня, к чему имел посланность, что обещалось… Хочу, чтобы знали о чуде, которое было мной, — хоть и только как недовыполненное обещание, — и затем лишь, чтобы смогли ближе узнать чудо СВОЕ — каждый свое.

Всю жизнь я и рвался к вам вот за этим — чтобы помочь приблизиться каждому к самому себе.

И больше всего мешал своему делу, конечно, я сам. Жаждал восхищения вашего, да, кололся им, как наркотиком, не мог жить без него, даже сию минуту еще дожигаюсь на этой энергии…

Но, видит Бог, не могу себя упрекнуть и в отсутствии дара восхищаться другими. С этим тоже не мог совладать, до самозабвения. Восторг, восхищение дарованьем соперника побеждали во мне и зависть, и ревность. Именно восхищение, то и дело ослепляя, мешало всю жизнь любить истинно, то есть трезво.

В моей жизни — именно в жизни, а не в той ее искусственно выкусываемой частности, которая людоедски именуется «творчеством» — был всего лишь один способ, которым я сделал, что сделал, и стал тем, чем стал.

(В основном топтался на месте, но все же какие-то шажки и прыжки удавались…)

Способ этот испытан, всеобщ — но, быть может, в рассказе моем мелькнет что-то свежее.

Назову приблизительно, заимствуя термин: в-себя-смотрение, интроспекция. Близко, какими-то боками: «интуиция», "медитация"…

He могу сказать, что никем не интересовался, кроме себя, но воспринимал — только через себя — в том числе и в таких, казалось бы, далеких от самосозерцания деятельностях, как гипноз, музыкальные импровизации или рисованье портретов.

Как раз здесь интроспекция бывала наиболее напряженной и приносила плоды в виде точного попадания в другое существо, в иные миры…

Все, что есть живого, любовного, угадывающего в моих книгах, рисунках, стихах, музыке — вытащено, выловлено, высмотрено из себя.

Глядя в себя, художественно и научно описывал всевозможные личности, типы, характеры, персонажи. Списывая со своих внутренностей, сочинил множество пациентов и докторов, друзей и врагов…

Но — небесный пунктир! — Очень часто моя выдумка вскоре являлась мне воплощенной в реальности, и это внушало подчас мистический ужас.

Пациентку К., обожженную без лица, описанную в одной из моих книг, повстречал на другое утро после ее сочинения — в метро, на станции, где живу, — идущую на меня прямо, такую в точности, как мне пригрезилась — в той же одежде, того же роста, с той же походкой и выражением…

Совпадения? Просто совпадения, каких уймы, самых фантастических совпадений?..

Согласен: да, совпадения. Но вот только что это случайные совпадения — с этим не соглашусь.

Ничего не значащих совпадений не может быть — каждое совпадение о чем-то дает нам знать. Не могу выразить это четко, но верю, что неслучайность случайного будет доказана наукой Всебытия, которая объяснит, наконец, и телепатию, и ясновидение…

Люблю только живое в литературе — дыхание, голос, смех, пульс, мускул, запах строки… Непереводимое, недолговечное… Не долго, но вечное!

А в сфере идей (не путать с идеологией) всегда был отъявленным коммунистом — не признавал никакой собственности. Спокойно и радостно брал чужое и позволял брать свое. Мечтаю быть разочарованным до последней ниточки.

Собственнический инстинкт в сфере духа должен быть вытравлен до нуля, иначе человекам так и придется остаться зверьми. Чем духовней, чем выше — тем меньше частного. Кто, в самом деле, осмелится утверждать свою собственность на Бога?

(Есть, однако, такие универсально ревнивые личности, которые и к Богу относятся как к персональной зубной щетке.)

Отсюда и любимейший мой идеал Безымянности Добра, к которому я пришел путем множества откровенных духовных краж…

Но — возвращаясь к интроспекции — совершенно необходимо, чтобы заимствуемое уже было своим. Пушкин весь состоит из заимствований, обворовал всех, кого мог, но у него нет чужого ни капельки.

Мысль или чувство, выраженные другим, его слово, его острота, его сумасшествие, его глупость — все это и любое прочее должно давать, при правильном восприятии, некий знак тождества.

Знак этот может иметь вид восторга, благоговения, смеха, согласия, ужаса — много ликов, в том числе зависть, но только белая или в крапинку…

И вот в миг, когда он появляется, этот знак — все: это уже твое, пользуйся как душе угодно.

В худшем случае будет вторичность, которой то и дело грешили и величайшие — а в европейской поэзии, наверное, все после Гомера. Но если нет знака — а ты все-таки хапаешь из практических соображений, то тогда ты есть вор, плагиатор, подлец, душегубец — и всего того хуже — бездарь.

Случись чудо: кто-то по-своему гениально перепишет "Евгения Онегина" — мы должны пасть ниц перед небесами. Только честность перед собой, не проверяемая никем, кроме Бога, может дать санкцию на присвоение. Идея — особа эмансипированная, горе тому, кто попытается ее приковать…

Жажда запечатления, неутолимая жажда…

Детские рисунки на песке вечности…

Вот чем я болел и болею, вот что унес…

Выпарились волоски честолюбия, место на лесенке не вопрос больше. Но остервенелая жажда, но безумная ненависть к небытию! — здесь, сейчас, среди вас и дальше хочу остаться! Хочу быть, смеяться, рычать, дурачиться!.. Ну что делать, если отсутствие так беспредельно противно моей природе?..