Л. Жаров - Ребенок в мире Эроса

В еще большей степени это приложимо к этану развития, получившему название “преддетство.” 23. Речь идет об отношении к зародышу и плоду как к начальным стадиям телесного бытия ребенка. Современная биоэтика в оценке статуса зародыша исходит из того, что о «теле» можно говорить тогда, когда начинается процесс необратимой дифференцировки клеток эмбриона, приводящий к формированию органов и систем. Еще более сложен вопрос о возникновении души. Он даже в рамках христианской догматики не имеет единого решения. Так или иначе, но забота о душевном состоянии ребенка, о спасении души независимо от уровня здоровья тела, в котором она пребывает, представляется неизмеримо более важной. Здесь, как и в других сферах, наглядно высту¬пает суть разного подхода к телу: для науки важно телесное и душевное здоровье и благополучие ребенка, для религии — спасение души.

Наука в XIX–XX веках открыла еще одно измерение человеческого тела — физическую культуру и спорт. Возрождение идеалов и практики олимпийского движения во многом было следствием роста потребностей цивилизованного мира в целенаправленном формировании телесного развития детей и юношества. Сила и мощь тела, необходимые для реализации идеи "покорения природы", должны закладываться с раннего возраста, и неудивительно поэтому появление большого количества оздоровительных систем, гимнастических упражнений и детского спорта. Обосновываются научные нормативы физического развития, допустимые спортивные нагрузки, методики совершенствования двигательных навыков. Идеалом детского тела становится загорелое и мускулистое (у мальчика), здоровое и готовое к выполнению будущих материнских функций (у девочки). Особый смысл это приобретает в тоталитарной культуре, где ребенок телесно и духовно с раннего возраста должен готовиться к выполнению будущей социальной роли. Живые акробатические пирамиды из детских тел, артековские шеренги обнаженных загорающих пионеров обоего пола, сюжеты садово-парковой скульптуры 30-х годов в СССР у все это приметы времени, несущие глубокий символический смысл24. Его суть в том, что тело ребенка — это достояние государства, и оно от имени науки может делать с ним все, что считает нужным, даже если семья и родители этого не понимают. Это в равной степени относилось к системе профилактических прививок, военно-патриотического воспитания и других видов контроля общества над телом ребенка.

Современность открыла еще одну грань в понимании детской телесности, связанную с постмодернистским дискурсом.

Этой проблеме посвящено немало исследований, в частности, можно указать на монографию Д. Михеля "Тело, территория, технология. Философский анализ стратегий телесности в современной западной культуре", где прослежена эволюция этих идей от М. Мерло-Понти до Ж. Л. Нанси. В других современных публикациях анализируется новая "мифология детства" с отказом от общезначимости, универсальности и акцентом на эстетизацию нарративного повествования как единственно возможного аспекта педагогического общения. По времени пик постмодернистских концепций совпал (и это не случайно) с засильем экранной культуры, что породило проблемы виртуального бытия тела ребенка и судьбы его реального тела в конце XX — начале XXI века.

Акселерация физического и полового развития детей и подростков была предметом размышлений демографов, психологов и педагогов в 60-70-е годы XX века. В 80-е годы акселерация замедлилась, хотя психологические проблемы, обусловленные ею, будут ощущаться еще долгое время. Антропологи полагают, что можно “…рассматривать акселерацию и ретардацию как неспецифическое приспособление к земным проявлениям циклов солнечной активности”25. В аспекте нашей темы особый интерес представляет дисбаланс между ускоренными темпами физического и полового развития детей и подростков и степенью их социальной и психологической зрелости. «Тело» обгоняет «душу» и «дух», и последние не справляются со стихиями гормональной бури подростка (подростком, по мнению экспертов ВОЗ, является человек в возрасте от 10 до 20 лет). В этой ситуации создается огромное количество психолого-педагогических проблем, сопровождаемых дис-морфофобиями, невротическими реакциями и асоциальным поведением. По данным опросов в США 80 % населения имели первую половую связь в подростковом и юношеском возрасте. Американский самоучитель так резюмировал суть проблемы: “…неважно, что у тебя в штанах, если у тебя в мозгах не к чему это присоединить”26. Ситуация осложняется еще тем, что постмодернизму выпала историческая роль могильщика логоцентризма и столпа массмедийной культуры. Виртуальная деструкция тела, его неукорененность и ризомность в экранной культуре, возможность беспредельного манипулирования значительно модифицирует сложившиеся стереотипы, заставляя вспомнить известную фразу Анри Пуанкаре: "Взрослому нужна порнография, как ребенку нужны сказки". Творимая на наших глазах новая парадигма тела характеризуется, по точному замечанию Л. Хегая, сочетанием нарциссизма с акцентом на поверхностном, формальном и номинальном и бесстыдства, подчеркивающего физиологичность и животный характер влечении27. Неестественность мультимедийных героев, вытеснивших на периферию образы людей и животных из детского фольклора, стала предметом озабоченности родителей, педагогов и психологов. Ведь повзрослевший человек во многом реализует те картины мира, которые были сконструированы и сигнифицированы в детстве. Тело взрослого — это не просто выросшее и развившееся тело ребенка, но и «поле» знаков и символов, берущих начало в детстве. Современная психология и антропология детского возраста всемерно подчеркивает важность и значимость активного вклада самого ребенка в его социализацию и будущее развитие. Можно говорить о феномене глобализации детства, о значительном росте внимания исследователей, равно как и политических организаций к этому феномену.

Сбывается, в какой-то степени, предсказание Маргарет Мид о постфигуративном характере современной цивилизации, о новом понимании мира детства. Говоря об этом, стоит указать на достаточно негатив¬ное отношение к детству и детскости в традиционном типе культуры, включая и российскую, что зафиксировалось даже на уровне речевых стереотипов. Вспомним «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме» В.И. Ленина, его же термин «ребячество» и аналогичные штампы. Суть их в том, что детство должно быть преодолено раз и навсегда, а если оно остается в телесных или духовных особенностях человека, то это признак патологии.

Ситуация радикально изменяется в мире начала XXI века, когда становятся очевидными те тупики, в которых может оказаться цивилизация, равно как и необходимость поиска альтернативных подходов. Мир должен обрести новые пути, но не «впадая» в детство, а пробуя себя вновь и вновь, как ребенок, непрерывно испытывающий себя в овладении правилами игры культуры и языка. Можно согласиться с теми кто считает, что ребенку гораздо легче войти в современное кросскультурное, виртуальное сообщество и войти равным. Похоже, что ностфигуративность нашей цивилизации проявляется прежде всего именно в этом. Стремительно внедрившееся в экранный мир молодое поколение обретает в нем свои телесные идеалы и нормы и выступает в роли проводника консервативных родителей в эту реальность. Интерес к «детским» способам поиска выхода из трудных и. зачастую, тупиковых ситуаций — не случайная девиация мирового социокультурного процесса и не исполнение евангельских пророчеств о том, что, не уподобившись детям, нельзя войти в царство Божие. Это насущная императивная потребность человечества, которое сейчас все более и более напоминает тело ребенка.