Эрик-Эмманюэль Шмитт - Мсье Ибрагим и цветы Корана

— Он бросился под поезд неподалеку от Марселя. Это тоже было довольно странно: тащиться для этого в Марсель! Поездов ведь везде полно. В Париже их столько же, если не больше. Решительно, мне никогда не удастся понять отца.

— Все указывает на то, что ваш отец впал в отчаяние и решил покончить жизнь самоубийством.

Наличие отца-самоубийцы вряд ли могло принести мне облегчение. В конечном счете мне кажется, я предпочел бы отца, который покинул меня; по крайней мере я смог бы утешиться надеждой, что его мучают угрызения совести.

Полицейские, казалось, понимали мое молчание. Они смотрели на опустошенный книжный шкаф, оглядывали мрачную квартиру, явно испытывая облегчение при мысли, что через несколько минут ее покинут.

— Скажи, кого необходимо поставить в известность?

Тут наконец я среагировал верно. Я потянулся за списком из четырех фамилий, который отец оставил мне перед отъездом. Инспектор положил его в карман.

— Мы доверим это службе социальной помощи.

Затем он подошел ко мне, глядя как побитая собака, и тут я понял, что он собирается спросить что-нибудь эдакое.

— У меня к вам есть деликатная просьба: нужно, чтобы вы опознали тело.

Это сработало как сигнал тревоги. Я завопил, словно кто-то включил сигнализацию. Полицейские суетились вокруг меня, словно отыскивая выключатель. Вот только, к несчастью, выключателем был я, и я никак не мог остановиться.

Мсье Ибрагим был бесподобен. Заслышав мои крики, он поднялся в квартиру, в одно мгновение оценил ситуацию и сказал, что сам отправится в Марсель, чтобы опознать тело. Сначала полицейские сомневались: уж слишком он был похож на араба, но тут я снова завопил, и они согласились на его предложение.

После похорон я спросил у мсье Ибрагима:

— Когда вам все стало ясно про моего отца?

— С тех пор, как мы съездили в Кабур. Но знаешь, Момо, ты не должен сердиться на отца

— Вот как? Почему же? Отец отравляет мне жизнь, затем бросает меня на произвол судьбы и кончает с собой, — вот он, священный капитал доверия на всю жизнь. А плюс ко всему я еще и не должен на него сердиться?

— У твоего отца не было перед глазами никакого примера. Он очень рано потерял родителей, потому что их увезли нацисты и они погибли в концлагере. Твой отец был поражен тем, что ему удалось избежать подобной участи. Может, он винил себя в том, что остался жив. Он ведь не просто так бросился под поезд.

— Да ну? И почему же?

— Поезд увез его родителей навстречу смерти. Возможно, и он всю жизнь искал свой поезд… Если у него и не было сил жить, то это не из-за тебя, Момо, а из-за всего того, что было или не было давно, еще до твоего рождения.

Затем мсье Ибрагим сунул мне в карман несколько банкнот:

— На, отправляйся на Райскую улицу. Девицы, должно быть, недоумевают, отчего ты забросил свою книгу…

Я решил все изменить в квартире на Голубой улице. Мсье Ибрагим снабдил меня краской и кистями. Он также давал мне советы, как сбить с толку инспекторшу из социальной службы, чтобы выиграть время.

Как-то днем — я как раз распахнул все окна, чтобы выветрить запах акриловой краски, — в квартиру зашла женщина. Не знаю как, но по ее смущению, замешательству, по тому, как она не решалась пройти под стремянкой, как переступала через пятна краски на полу, я сразу понял, кто она.

Я притворился, будто полностью поглощен малярными работами.

Наконец она робко откашлялась.

Я напустил на себя удивленный вид:

— Вы кого-то ищете?

— Мне нужен Моисей, — произнесла моя мать.

Странно, ей с трудом удалось выговорить это имя, оно словно застревало в ее горле.

Я позволил себе немного поиздеваться над ней:

— А вы кто?

— Я его мать.

Бедная женщина, мне ее жаль. Она в ужасном состоянии. Она, должно быть, с трудом пересилила себя, чтобы решиться приехать сюда. Она напряженно меня разглядывает, пытаясь что-то разгадать в чертах моего лица. Ей страшно, очень страшно.

— А ты кто?

— Я?

Мне хочется позабавиться. Понятия не имею, как следует вести себя в подобных обстоятельствах, тем более что мы тринадцать лет как расстались.

— Меня зовут Момо.

Ее лицо словно покрывается трещинками. А я с ухмылкой добавляю:

— Это уменьшительное от Мохаммеда.

Она становится бледнее моих белил.

— Вот как? Ты не Моисей?

— Нет-нет, не путайте, мадам. Я — Мохаммед.

Она судорожно сглотнула. В глубине души она не так уж недовольна.

— Но разве не здесь живет мальчик по имени Моисей?

Мне хочется ответить: «Не знаю, ведь это вы его мать, кому, как не вам, это должно быть известно». Но в последнюю секунду я сдерживаюсь, потому что несчастная женщина явно с трудом держится на ногах. Вместо этого я придумываю славную отмазку:

— А Моисей уехал, мадам. Ему надоело торчать здесь. У него об этом месте не лучшие воспоминания.

— Вот как?

Надо же, я не знаю, верит ли мне она. По всей видимости, мне не удалось до конца убедить ее. В конце концов, может она не так глупа.

— А когда он вернется?

— Не знаю. Уезжая, он сказал мне, что хочет разыскать своего брата.

— Брата?

— Ага, у Моисея же есть брат.

— Вот как?

Вид у нее совершенно ошеломленный.

— Ну как же, его брат — Пополь.

— Пополь?

— Да, мадам, Пополь, его старший брат!

Уж не кажусь ли я ей каким-то придурком? Или она и вправду верит, что я Мохаммед?

— Но Моисей мой первый ребенок. У меня не было никакого Пополя.

Тут уж и мне поплохело.

Заметив это, она пошатнулась и опустилась в кресло. Я сделал то же самое.

Мы молча глядим друг на друга, задыхаясь от едкого акрилового запаха. Она внимательно изучает меня, ловя каждый взмах ресниц.

— Скажи, Момо…

— Мохаммед.

— Скажи, Мохаммед, ты ведь еще увидишь Моисея?

— Может быть.

Я произнес это таким непринужденным тоном, что даже сам удивился, как это мне удалось. Она пристально смотрит мне в глаза Что ж, может сколько угодно меня разглядывать, ей не удастся выжать из меня ни слова, я в себе уверен.

— Если ты увидишь Моисея, передай ему, что я была очень молода, когда вышла замуж за его отца, что я вышла за него, только чтобы сбежать от родителей. Я никогда не любила отца Моисея, но была готова полюбить самого Моисея. Только вот я познакомилась с другим мужчиной. Твой отец…

— Простите?

— Я хотела сказать… отец Моисея. Он тогда сказал мне: «Уезжай и оставь мне Моисея, иначе…» И я уехала. Я предпочла начать жизнь заново, жизнь, где есть место счастью.

— Так, конечно, лучше, это точно.

Она опускает глаза.

Подходит ко мне. Я чувствую, что она хочет поцеловать меня. Притворяюсь, что не понимаю. А она умоляющим голосом спрашивает:

— Ты передашь это Моисею?

— Это можно.

В тот же вечер, зайдя к мсье Ибрагиму, я в шутку спросил: