Инесса Ципоркина - Дневник хулиганки

Маня Папанова — типичный представитель породы паразитов, мечтающих обрести «своего зрителя». Фрекен Снорк, но уже в стадии перехода в Морру. Вообще, насчет этой фрекен не все так ясно, как кажется. Будет она всеобщей любимицей, милашкой-обаяшкой, или превратится в тошнотворную прилипалу, чье приближение заставляет всех разбегаться очертя голову — это, как ни странно, не от фрекен Снорк зависит. Это зависит от ее «психологического напарника». Если напарником будет Снорк — барышня будет жуткой перфекционисткой, если Муми-тролль — авантюристкой и разгильдяйкой, если Малышка Мю — эпатажной рокершей-байкершей. И уж совершенно нельзя предугадать, что получится из тандема «фрекен Снорк-Снусмумрик». Этим двоим вообще вместе быть противопоказано. Во избежание развдоения личности. Так вот, Папанова принадлежит к фрекен Снорк, чей имидж замешан на хамоватой манере поведения Мю. Я, честно говоря, и сама в некотором роде Мю, но мне изрядно повезло: в моей психике гораздо скромнее содержание фрекен Снорк — я не горю желанием демонстрировать обществу каждый свой шаг. Только то, что тщательно отобрано, отретушировано, сложено в продуманный имидж и не мешает жить ни мне, ни другим. Потому что необдуманные поступки разрушают нашу жизнь и могут наставить пятен на нашем светлом образе.

А вот Папанова не дает себе ни малейшего труда обдумать, как она смотрится, какую реакцию вызывает. Ее, похоже, вовсе не занимает вопрос, насколько выбранные ею средства соответствуют желанной цели. Да и цель у нее, мягко говоря, неоригинальная… Манька хочет выглядеть жутко крутой. Ее заветная мечта: иметь много бабок и вращаться в высшем обществе. Ей бы хотелось разъезжать на мерсе, оттягиваться с бойфрендом в «Мосте» или «Шамбале», ездить за тряпками в Европу, а отдыхать в Монте-Карло или на Багамах. Нехитро, но и неподсудно. Но для осуществления заветной мечты у Маньки нет ни средств, ни возможностей. С бабками у нее совсем не густо. Работать, честно говоря, не любит и не умеет. Подцепить себе денежного папика хочет, но не может. И в своих девичьих желаниях никогда себе не сознается. Непрестижно это, по ее мнению. А потому Маня, как все отважные герои, идет в обход и косит под недюжинный интеллект. Ее кредо — ставка на умеренную альтернативу. То есть быть причастной к какой-нибудь группке или тусовке, или выдавать себя за таковую, присваивать из обихода тусовки кое-какие атрибуты и махать ими перед носами наивных сокурсников.

Когда Маня только поступила в университет, она вся была в «русском зарубежье» — в том, которое преимущественно зарыто на Сен-Женевьев де Буа. Это, надо понимать, было фишкой во французской школе, где училась юная Папанова. Маня носила на пузе наперсный крест невероятных размеров «с гимнастом», [15] Анекдот с изрядной бородой — о новом русском, пожелавшем иметь «такую же фишку, но без гимнаста». Надеюсь, верующие читатели не решат, что этот анекдот придуман авторами книги. Как говорится, «неча на отражение кивать, коли культура крива». входя в аудиторию, крестила в ней углы и уверяла, что Ахматова поступала точно так же. А еще разговаривала по-французски с представителями русского народа, встречавшимися на ее пути: вахтерами, милиционерами, дворниками и продавщицами в магазинах. Я про себя называла этих людей «без вины виноватые». Потом Маня просекла, что народные массы относятся к избранному ею имиджу весьма прохладно, и решила «сменить веру», переключившись на рок-тусовку.

В московский рок-бомонд она не просочилась. Зато смоталась в Питер и, как уверяла, закорешилась с тамошними апологетами рок-движения. Маня дополнила свой крест кольцом на пупке и кожаной косухой. А еще около университета ее стали поджидать бородатые дядьки потасканного вида. Папанова объясняла, что это критики, музыканты и композиторы. И все влиятельные люди в рок-тусовке. Девчонки с курса в восторге закатывали глаза, а я вяло делала вид, что верю. За что и поплатилась. И надо же было именно мне так нарваться!

Как-то «во субботу в день ненастный», закупив горячительного для грядущего похода в гости и пребывая в самом веселом расположении духа, мы с отцом нарвались на Маньку с каким-то ее очередным волосатиком.

О-о, привет, — с ходу начала Маня, — вы уже с горючим? Это — Угол. Культовая фигура! — она кивнула на своего патлатого кавалера, курносого оплывшего мужика невнятного возраста с брыльками, поросшими жидким рыжим волосом, — А твоего как звать?

Лев Михалыч его звать, родитель мой! — ответила я.

Здравствуй, Стасик, — услышала я над собой отцовский голос.

Угол покраснел и произнес сдавленным голосом:

Привет, Лева.

Мы со Стасом вместе в музыкальной школе учились, — пояснил отец, — Маме, Вере Андреевне, привет передавай. Рад был повидаться…

И ты своим кланяйся, — кисло улыбнулся Угол.

Маня стояла с лицом, перекошенным от злости. Таких вещей очевидцам не прощают. Мы разошлись. Молча.

Я подняла глаза на отца. Лицо у него было зеленое, уши — красные, а вид — несчастный. Было видно: он стыдился себя, своей обеспеченной буржуазной жизни, своего респектабельного вида, жены, которая в это время сидела в приличной парикмахерской, меня, благополучной красотки-дочери, и отсутствующей Майки, которая в данный момент отрывалась в своей тусовке с такими же как она, беззаботными балбесами. Словом, вел себя как и подобает интеллигенту: лелеял вселенский комплекс вины. Однако минуты через три начала доминировать национальная нота:

Боже мой, боже мой! — запричитал родитель.

А что, собственно, случилось? — ехидно поинтересовалась я.

Ну, — неловко замялся отец, — мы со Стасом учились вместе, ты слышала. Он успехи делал. В консерваторию собирался поступать. Мама у него — милейшая женщина. А я еще года три назад по телеку его увидел. Он в какой-то рок-группе ветеранов с гитарой в обнимку прыгал. Чучело чучелом. Я еще подумал, что обознался, наверное. Стасик — не Стасик… А теперь вижу — нет. Ой-ой-ой…

Послушай, а что тебе мешает бросить работу и семью, зарасти курчавым волосом, обозваться эдак продвинуто — Эллипсом, и пойти тусоваться вместе с ним и с Манькой? Да и потом, разве может он, рокер, завидовать твоей убогой жизни? Ты оброс, словно кит-полосатик ракушками, женой, детьми и бытом. А он в свободном полете отрывается с младыми девами и дешевым спиртным. Романтика!

Отец грустно усмехался. А я, хоть и стеблась над ним, но тоже чувствовала себя неловко. Словно в замочную скважину подглядела какие-то интимные сцены. И ведь даже не по своей воле.

Почему нормальные люди всегда чувствуют себя неловко перед неудачниками? Почему им кажется, что их благополучие — кусок, вырванный изо рта несчастной сиротки? Им неловко напрямую предлагать свою помощь и покровительство, но так же неловко в оных отказать, если у несчастной сиротки открывается недюжинная (Да что там! Просто мертвая!) хватка. А результат — испорченное настроение, без аппетита выпитые напитки и нечувствительно поглощенные яства. Большая часть наслаждений от похода в гости к приятным нам людям погибла безвозвратно. Благо, во второй половине визита мистер Здравый Смысл взял верх над мисс Воплощенное Прекраснодушие и положил ту на обе лопатки, пардон за двусмысленность. Я пришла к выводу, что нет худа без добра: по крайней мере, впредь Папанова не будет втягивать меня в свои аляповатые «спектакли из жизни светской львицы» в качестве аудитории, затаившей дыхание и трепещущей от восторга одновременно.