Инесса Ципоркина - Дневник хулиганки

С возрастом он стал более флегматичен — к глубокому разочарованию своей мамы. Ей хотелось, чтобы ее сын рос активным и энергичным юношей. Таких обычно изображали на мозаиках районных домов культуры: пионеры, спортсмены, активисты, идущие вместе, с одинаковым ясным, устремленным вдаль взором. Отец же много читал, честно отбывал повинность в музыкальной школе, и отдавая дань природному авантюризму, виртуозно научился играть в покер. Родителей терроризировал идеей, что после школы станет тапером в ресторане. Однажды узрев, как бабуля восхищенно смотрит по телеку парад, на котором маршировали выпускники суворовских училищ, и мечтательно объявляет: «Внуков — в суворовское отдам!», отец поклялся себе страшной клятвой не размножаться ни при каких обстоятельствах. О чем через несколько лет совершенно забыл, когда познакомился с моей будущей мамой.

Отец тогда вдруг проявил совершенно не свойственную ему активность и предприимчивость: быстро познакомился, быстро очаровал, быстро женился. Чем страшно огорчил свою маму, мою бабушку: «Да, Левка, — сокрушалась она, — вот если бы ты так для дела суетился, тебя бы уже давно по телевизору показывали». И еще один из перлов моей бабули: «Лева женился как дурак. Жену взял без денег, без связей… для души!» Вероятно, поэтому бабулю и дедулю с отцовской стороны мы с Майкой в своем нежном детстве видели крайне редко.

Итак, легкомысленным существом без связей и приданного, из-за которого мальчик Лева проявил недюжинную активность, была моя мама Аня. Отец до сих пор смеется, что если в Москве когда-нибудь поставят памятник перспективному положительному молодому человеку с ясным взглядом, то он до самой смерти будет к нему цветы возлагать, потому как именно ему обязан своим семейным счастьем. От такого жениха мама Аня и сбежала к папе Леве. «Лева и сам по себе хорош. Но ты не представляешь, — говорила она тогда своей подруге, — как он выигрывает при сравнении!» У Левы на тот момент не было ни квартиры, ни машины, зато имелось море обаяния и весьма невнятные планы на будущее. Мамина мама была настроена более миролюбиво к союзу Анечки и Левы: «Ну, ладно. Поживут годик-другой, а там, глядишь, и разведутся». Но уже через год сокрушенно вздохнула и поставила диагноз: «Боюсь, что это уже необратимо».

Поведение дочери моей бабуле казалось крайне легкомысленным: Аня легкомысленно вышла замуж за Леву, легкомысленно с ним ужилась, легкомысленно не пилила мужа, за то, что он не зарабатывает денег; так же, не менее легкомысленно, она закончила институт, нашла себе работу и родила очаровательную девочку (меня), а через шесть лет еще одну вредную девчонку (Майку). Со временем легкомыслие мамы Ани принесло свои плоды: муж, которого она заставляла не браться за любую работу, а только за приличную, сделал хорошую карьеру, сама мама Аня реализовалась в любимом деле, мы с Майкой опять же подросли ничего себе, без патологий.

Как-то я ее спросила:

Интересно, а если бы ты, как классическая — в бабушкином понимании — жена, заставляла бы отца идти к намеченной цели сквозь тернии и звезды [4] Та же просьба, что и в предыдущей сноске. Убедительно просим корректоров не вносить изменения в наши шутки. и работать, работать, работать, он бы намного большего достиг?

Я думаю, да, — ответила мать, — он бы еще заработал геморрой, гастрит, сердечную недостаточность, лысину и комплекс неполноценности. А был бы не дурак, то от такой заботы, повинуясь инстинкту самосохранения, сбежал бы к другой бабе.

Ты боялась, что он тебя бросит, если ты будешь на него давить?

Нет. Я не боялась. Я не хотела и не хочу его ломать. Ну, стал бы он менеджером в фирме, потом бы дорос до исполнительного директора или там еще до кого. Представляешь, ползает у тебя перед глазами Годзилла в наморднике и с перебитым хребтом — ужас! К тому же у меня своих дел предостаточно, чтобы на его карьеру молиться.

Мать всегда считала: чтобы добиться от человека результата, его не нужно грузить, не стоит терроризировать и, если не можешь помочь, лучше оставить его в покое. И заняться «производительными расходами» — так она называет походы в кондитерскую, покупку новых платьев и игрушек, освоение новых аттракционов и развлечений и прочие приятные вещи.

И что поразительно, это ее легкомыслие оказалось хорошим спасательным кругом. Нет, неприятности нас, конечно, не обходили стороной, но переносились как-то легче. В нашем с Майкой детстве мы со своими ссорами шли, естественно, к маме и галдели в оба горла одновременно, пытаясь доказать свою правоту и требуя от нее назвать виновного. Мама в таких случаях вместо того, чтобы чинно усесться в кресло и вершить правый суд, шкодливо озиралась, а потом, как заяц, давала от нас хорошего драпака. Мы с Майкой с воплями бросались за ней и начинали ее ловить. Десять минут бега с препятствиями в хорошем темпе по квартире за мамочкой оказывалось очень увлекательным занятием. Мы были охвачены азартом погони и наградой нам была поимка беглянки. Потом все втроем, хохоча, валились на диван — и мы с Майкой уже не могли вспомнить причину ссоры, а если и могли, то не хотели к ней возвращаться. Зато с удовольствием учили маму жить. Особенно Майка:

Какая же ты легкомысленная, мама! — возмущалась она, — Нисколько не заботишься о своем авторитете перед детьми!

Ладно, — примирительно отзывалась мать, — попрошу бабушку: пусть заготовит розги. Будем с отцом пороть вас по субботам.

Майка в ответ на подобные обещания шмыгала носом и смотрела недоверчиво. Это ее коронный номер. Майка — моя младшая сестра. Честно говоря, в своем детстве я не слишком-то радовалась ее появлению на свет. «У тебя появится сестренка, — сладкими голосами пели бабушки, — будешь с ней играть!» Это меня страшно оскорбляло. Принесут карапуза, завернутого в одеяло, который кричит и ходит под себя, и как, спрашивается, мне с ним играть? Тоже мне, нашли подругу. Восторга перед младенцами я не испытывала никакого.

Когда родители привезли Майку из роддома, все мои худшие прогнозы подтвердились. Абсолютно бессмысленное существо, с которым мне придется отныне делить пространство, игрушки и родительскую любовь. С появлением Майки на свет я познала разочарование, утраты и бремя ответственности. Считала, что мое детство кончилось. В шесть лет всерьез подумывала о замужестве. Но Майка потихоньку подрастала и, совершенно не понимая моего скепсиса на свой счет, смотрела на меня глазами, полными обожания. Высшим счастьем для нее было, если я куда-нибудь брала ее с собой: она становилась ужасно гордой и никогда сама не просила пить и писать. Ну, если только иногда. Старалась мне подражать. От такого щенячьего обожания со стороны Майки я вырастала в собственных глазах, чувствовала себя большой и умной. Мне это нравилось. Так, шаг за шагом: сначала покровительство в виде одолжения, потом снисхождение к недостаткам — и поди ж ты, эта мелочь раскрутила меня на любовь. Потом, когда к Майкиному обожанию меня прибавилось чувство соперничества — со мной же, я уже не злилась, а даже сочувствовала сестрице, переживающей трудный период роста. За исключением тех редких минут, когда хотела ее убить. И не только я.