Карл Юнг - Человек и его символы

В античной истории и в обрядах современных первобытных племен содержится богатый материал о мифах и ритуалах посвящения (инициации), проходя через которые юноши и девушки разлучаются с родителями и поневоле становятся членами клана или племени. Но поскольку насильственное отторжение от мира детства принесло бы ущерб изначальному родительскому архетипу, это зло обращают во благо через целительный процесс включения в жизнь общины. (Тождественность общины и личности часто символизируется тотемным животным). Таким образом община исполняет притязания ущемленного архетипа и становится своего рода вторым родителем, которому молодежь первоначально приносится в символическую жертву, знаменующую возрождение к новой жизни. В этой драматической, по мнению д-ра Юнга, церемонии, очень похожей на жертвоприношение силам, которые могут забрать молодого человека к себе, мы видим, что силу действия изначального архетипа нельзя до конца преодолеть — как это было продемонстрировано при рассмотрении битвы героя с драконом, — не почувствовав ущербной отчужденности от плодотворных сил подсознания. В мифе о Близнецах мы наблюдали, как их hybris, выражавшая чрезмерное разделение эго и Самости, была скорректирована их собственным страхом возможных последствий, что побудило восстановить гармонию между ними.

В племенных обществах именно обряд инициации наиболее эффективно решает эту проблему. Этот обряд возвращает новообращенного к глубочайшему уровню изначальной тождественности матери и ребенка, другими словами, к тождественности эго и Самости, заставляя его тем самым пережить символическую смерть, в которой его индивидуальность временно распадается, растворяясь в коллективном подсознательном. Затем его выводят из этого состояния через ритуал, символизирующий церемонию нового рождения. Так эго впервые по-настоящему становится неотъемлемой частью общины, представленной тотемом, кланом или племенем, или сочетанием всех трех.

В основе ритуала, встречается ли он в племенных общинах или в более сложных сообществах, неизменно лежит обряд смерти и возрождения, являющийся для новообращаемого «обрядом перехода» от одной стадии жизни к другой: от детства к отрочеству или от отрочества к юности, а затем к зрелости.

Воздействие посвящения, конечно же, не ограничивается лишь психологией юности. На протяжении всей жизни человека каждая новая фаза развития сопровождается повторением изначального конфликта между притязаниями Самости и эго. Обычно этот конфликт выражается наиболее сильно в переходном периоде от ранней зрелости к средним годам (в нашем обществе это между тридцатью пятью и сорока годами). А переход от средних лет к старости вновь создает необходимость в утверждении различия между эго и психикой в целом: героя в последний раз призывают заступиться за эго — сознание перед лицом приближающегося растворения в смерти.

Эти критические периоды требуют большего осмысления и духовных усилий, чем в юности. Поэтому архетип посвящения в возрасте сильнее активизируется в религиозном направлении — в отличие от юношеских ритуалов с их ярко выраженной мирской окраской. Архетипические модели инициации такого рода, известные с древних времен как «мистерии», пронизывают фактуру всех церковных ритуалов, исполняемых при рождении, бракосочетании или смерти и отличающихся особым богослужением.

Исследуя посвящение, следует, как и при исследовании героического мифа, поискать примеры в субъективном опыте современных людей, особенно тех, кто прошел через сеансы психоанализа. Вовсе не удивительно, что в подсознании пациентов, обратившихся за помощью к врачу, специализирующемуся на психических нарушениях, можно обнаружить образы, воспроизводящие основные известные из истории модели инициации.

Например, у молодых людей наиболее распространенной из них, скорее всего, будет модель сурового испытания на силу и выносливость. Оно может выглядеть аналогично рассмотренным нами сюжетам из сновидений современников, иллюстрирующих героический миф, как в истории с моряком, которого подвергли испытанию непогодой и битьем, или как в пешем путешествии по Индии без шляпы от дождя. Ту же тему физических страданий, доведенную до логического конца, мы встречаем в первом из упомянутых снов, где симпатичный молодой человек был заклан на алтаре. Это жертвоприношение напоминало приближение к посвящению, но концовка была смазана. Похоже, она завершала героический цикл, чтобы подготовить переход к новой теме.

Между героическим мифом и обрядом инициации есть одно бросающееся в глаза отличие. Типичный героический персонаж из сил выбивается, чтобы достичь своей амбициозной цели и в конце концов приходит к ней, пусть ценой немедленного наказания или смерти за свою hybris. В противоположность этому в обряде посвящения новообращаемого призывают отказаться от амбиций и всех желаний и покориться суровому испытанию. Он должен желать участвовать в испытании, не надеясь на успех — фактически быть готовым к смерти. И хотя видимая сторона испытания может быть мягкой (длительный пост, лишение зуба, нанесение татуировки) или мучительной (боль от обрезания, надрезания и других увечий), цель всегда одна: вызвать символическое переживание смерти, из которого может возникнуть символическое переживание нового рождения.

Одному двадцатипятилетнему юноше приснилось, что, используя альпинистское снаряжение, он забрался на вершину горы, где находится что-то вроде алтаря. Рядом с алтарем он видит саркофаг с его собственной статуей на нем. Затем приближается священник, в руке у него посох, на котором сверкает живой солнечный диск. (Обсуждая этот сон, молодой человек сказал впоследствии, что подъем на гору напомнил ему о прилагаемых в ходе сеансов психоанализа усилиях для овладения самим собой). К своему удивлению, он обнаруживает себя умершим и испытывает угнетенность и страх, а не чувство радости от достигнутого. После этого тепло от солнца приносит чувство силы и молодости.

Этот сон вполне отчетливо показывает различие между посвящением и героическим мифом, которое следует всегда иметь в виду. Альпинизм подразумевает испытание силы — это твердое желание достичь самосознания на героической стадии юношеского развития. Пациент, очевидно, полагал, что к лечению надо будет относиться так же, как и к другим испытаниям, требующим мужества: то есть в соревновательной манере, свойственной молодым людям в нашем обществе. Но сцена у алтаря исправила это ошибочное представление, показав, что его задача скорее заключается в подчинении силе большей, чем он сам. Ему приходится видеть себя умершим и символически погребенным таким образом (в саркофаге), который напоминает архетипическую мать — изначальное вместилище всей жизни. Только смирившись с этим, он может испытать новое рождение. Ритуал, дающий вдохновение, вновь оживляет его в качестве символического сына Отца-Солнца.