Кеннет Келзер - Солнце и тень

Я помню и успехи, и неудачи, и подъемы и спады энергии, и пустые и урожайные периоды, которые можно четко проследить в моем эксперименте. Я достаточно часто наблюдал приход и уход этих циклов в себе самом, чтобы понять, что и они — необходимая часть того, как все устроено. Теперь я понимаю их существование и полностью их принимаю. Теперь я могу относиться с ним с более глубоким душевным спокойствием, которого мне так не хватало на ранних стадиях эксперимента. Я не вполне понимаю, почему эти циклы устроены именно так, впрочем, по правде говоря, мне и не нужно этого понимать. Мне нужно только понимать, что они так устроены и жить в гармонии с их движением.

Как психотерапевт я в своей работе часто наблюдаю, что если целиком посвятить себя жизни в настоящем и осознаваемо переживать свое ощущение настоящего, все наши насущные вопросы «почему» в конце концов обретают ответ. Ведь мы так часто задаем вопрос «почему» преждевременно, так часто спрашиваем «почему» в разгар сильного переживания, и этот вопрос, которым мы стремимся удовлетворить свое интеллектуальное любопытство по поводу переживания, замедляет поток чувств. А ведь порой лучше отложить вопрос «почему» до поры до времени — пусть он хранится в уме до завершения эмоциональной работы. «Раньше или позже, — говорю я себе и своим пациентам, — разум нагонит эмоции». Просто разум не может двигаться так же быстро, как эмоции, особенно, когда они захлестывают нас бурным потоком. Позднее четкое, рациональное осмысление эксперимента часто доходит до сознания. Позднее важные вопросы «почему» находят ответ, а неважные отпадают сами собой. Многочисленные циклы сновидения и разные уровни понимания, рациональный и нерациональный, — все это части моего эксперимента с осознаваемыми сновидениями, и теперь я подхожу к ним с более глубоким ощущением отстраненности и смирения.

Смирение — вот тот принцип, который мне оказалось труднее всего постичь и осуществить на практике, — это относится и к эксперименту, и к жизни в целом. С самого детства обладая большой целеустремленностью, я усвоил множество главных и второстепенных, вспомогательных систем убеждений, которые делают акцент на этику упорного труда и личных усилий и всемерно поощряют их. На этом этапе моего эксперимента смирение эго и постоянная практика такого смирения больше чем когда либо кажется мне абсолютно необходимым состоянием ума для развития осознаваемого снов и дения, которое стимулирует подлинный духовный рост.

В своих группах осознаваемого снов и дения я часто подчеркиваю, что состояние осознаваемого сна легко доступно для тех, кто одновременно желает и позволяет себе обрести осознаваемость. Желать и позволять — это два весьма различных состояния ума, пара противоположностей, которые в сочетании образуют единое целое. В традиционном Юнговском понимании желание — это «мужское» качество ума, а позволение — «женское». Желая чего бы то ни было, мы мобилизуем свое намерение, сосредотачиваемся на предмете желания как на цели и воображаем, что желание уже осуществилось. В этом процесс мы используем мужские качества ума (ян) [37] В соответствии с китайской философией, все во вселенной состоит из смеси инь и ян, женского принципа и мужского. Однако китайцы применяли эти понятия не только к душе и человеческим взаимоотношениям, а ко всем элементам материального и природного мира, распространяя их на весь космос. . На этом этапе я на собственном опыте убедился: чтобы вызвать осознаваемые сновидения, недостаточно мобилизовать энергию ян. Мы не можем просто сделать, чтобы это случилось — мы должны еще и позволить, чтобы это случилось. Такое отношение позволения и есть женское (или инь) состояние сознания, при котором человек уделяет сознательное внимание таким качествам, как принятие, терпение, уязвимость, восприимчивость и пассивность (в хорошем смысле). Эти качества создают в уме матрицу, плодородную почву, на которой может прорасти и развиться желание культивировать осознаваемые сновидения. В моей собственной ситуации в ходе эксперимента мне приходилось сознательно развивать в себе эти женские качества. По мере все более глубокого погружения в бессознательный ум и состояние осознаваемости, мне часто приходилось напоминать себе о том, что необходимо «довериться процессу», «позволить», чтобы осознаваемые сновидения пришли, стать восприимчивым ко всем внутренним циклам и ритмам.

Кроме уравновешивания инь и ян, очевидно, есть еще одно важное качество, управляющее сознательным вызыванием осознаваемого сна. Я охарактеризовал бы его как глубокое ощущение внутренней готовности. Не знаю, должен ли каждый отдельный искатель сознательно ощущать в себе такую внутреннюю готовность. Тем не менее, я пришел к убеждению, что она оказывает решающее влияние на исход каждого конкретного эксперимента. В моем случае такое чувство готовности было вполне осознаваемым и сильным. За несколько недель до начала эксперимента я стал ощущать в себе какие-то легкие, тихие толчки, нечто вроде внутреннего голоса, говорившего мне: «Пора! Пора! Пора начинать!» Такая готовность, по-видимому, присутствует и у тех учеников, которые в конце концов достигают состояния осознаваемого сна, учатся продлевать и поддерживать осознаваемые сновидения и получать многочисленные дары и радости, которые они нам предлагают. Как же у каждого отдельного искателя создается это чувство готовности, сознательной или бессознательной? Пока не знаю. Могу только предположить, что оно тоже — некий дар, поступающий из источника, нам неподвластного и недоступного рациональному пониманию.

Кому-то из моих читателей может показаться странным, что в этой книге я говорю о мистицизме как о чем-то общедоступном. Возможно, многие не верят, что «мистические переживания» или «пиковые переживания» случаются у значительного количества обыкновенных людей. Много раз, в качестве преподавателя или руководителя семинара, я опрашивал своих учеников, прося из поднять руки в ответ на такие вопросы: «У кого из вас бывали видения?» «Кто из вас испытал чрезвычайное блаженство или космический экстаз без применения изменяющих сознание препаратов?» И, как правило, в каждой группе около шестидесяти процентов учеников в ответ на эти вопросы поднимало руки, отвечая «да». Тогда я задавал следующий вопрос: «Кто из вас рассказывал о своих переживаниях, делился ими с кем-нибудь?» Здесь обычно поднимало руки около десяти процентов присутствующих. И, наконец, я спрашивал: «Кто из вас никогда и ни с кем не говорил о своих переживаниях?» На этот вопрос утвердительно отвечало от сорока до пятидесяти процентов учеников.