Константин Банников - Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии

Даже человек далекий от армии слышал присказку "масло съели — день прошел", воспроизводящую архаический принцип исчисления времени путем потребления основного продукта. При этом архетипы речевой коммуникации тесно переплетаются с архетипами коммуникации пищевой: пища обменивается на информацию ритуального порядка. Обычай требует не просто отдавать масло, а в обмен на "правильный" ответ на ритуальную загадку, который должен быть известен заранее. В случае неправильного ответа масло демонстративно уничтожается.

Вовлечение неофитов в область "истинного знания" сопровождается дарением престижного продукта старшего младшему. Цель этой игры, во-первых, благопожелание; во-вторых, воспроизводство социальной иерархии в правах и обязанностях ("масло жрал? должен летать!"); в третьих, обновление целостности социума посредством встречной циркуляции "тайного знания" и "престижного продукта": снизу вверх направляется бит культурно-значимой информации ("сколько дедушке служить"), сверху вниз посылается основной престижный продукт, знаковый эквивалент всеобщего благополучия. Все это напоминает древние ритуалы культа предков в контексте культа плодородия: потомки через ритуал демонстрируют свое знание общих космических законов, направленное на "умиротворение душ божественных предков", а предки, в свою очередь, вознаграждают потомков жизненной силой в виде обильного урожая и многодетного потомства.

Пища в культуре субстанциональна. Дневная порция реализуется в качестве единицы времени не сама по себе, а по мере ее потребления. Этот символизм детерминирован представлениями о жизненных и природных циклах, сливающихся в таком благе, как пища, урожай и пр. Пища выступает и средством, и результатом жизненной активности, и, соответственно, символом и мерой жизненной протяженности и детерминативом власти, и поэтому — символом общественной организации вообще.

Основной продукт циркулирует только в социосемантическом пространстве, поскольку предполагает обновление жизненных сил общества путем воспроизводства знаний об условиях их получения свыше. Поэтому и в армии масло проходит мимо рта того, кто демонстрирует незнание общих законов.

Время — Власть — Пища составляют архетипическую триаду, заложенную в основание социо-экологической гармонии. Время в архаическом сознании определяется сезонными производственными циклами, результатом которых служит получение жизненных благ. Институты социального управления (т. е. власть) обеспечивают и организацию производства продукта, и его последующее распределение. Поэтому в ментальности многих народов обнаруживаются пласты, наделяющие власть всеми свойствами времени или способностью управлять временем [95] Бочаров, 1996: 155 . Так, в Японии праздник Нового урожая отмечал рубеж годовых циклов, а вкушение приготовленной из его плодов пищи на церемонии Дайдзёсай — рубеж эр и сезонный переход для всей страны. Или, например, в Африке вожди многих племен могли якобы задерживать или ускорять наступление нового года [96] Бочаров, 1996: 155 .

В. В. Бочаров прослеживает действие данного архетипа в советском государственном устройстве: "Естественно, напрашивается аналогия с советским периодом, т. е. с управлением КПСС сельским хозяйством. Известно, что команды к началу сева или жатвы поступали от партийных руководителей довольно высокого уровня. Эта управленческая деятельность не содержала никаких рациональных мотиваций, т. к. крестьяне, надо полагать, не хуже партийных кадров знали, когда необходимо начинать сеять, когда — жать. Это же относится и к вождю африканского племени" [97] Бочаров, 1996: 155 . Мотивации ритуальных действий могут быть обусловлены преимущественно архетипическими факторами, не зависящими от персональных представлений и мнений о социальных отношениях, времени и пище. Так и сегодня, пожалуй, нет такого человека в мире, для которого бы праздник (рубеж нового временного цикла) не связывался бы с приготовлением и вкушением праздничной пищи, с обильным угощением гостей хозяином церемонии.

Появление в современной армии такого древнего средства обновления престижа и власти элиты как потлач, в свете концепции архаизации общественного сознания представляется закономерным. Поэтому важно отметить следующее. Во-первых, общегражданские культурно-правовые нормы в экстремальных группах теряют значение; во-вторых, факт создания нового обычая в новой самобытной вариации говорит о глубине трансформации гражданской национальной культуры и сознания человека в армии; в-третьих, узнаваемые черты новых ритуалов есть вариации универсальных архетипов коллективного бессознательного, что говорит о действии специфических механизмов адаптации сознания, актуализирующихся в условии "культурного вакуума". Старая культура уничтожается (в том числе демонстративно и нарочито) и на ее месте организуется "новая" армейская культура, альтернативная и уставу, и гражданским нормам. В этом мы видим проявление сил самосохранения культуры.

Архетипическое значение сна в культуре проявляется не только в сновидениях, но и в самом состоянии спящего — его "выключенности" из "этой" реальности. Спать — значит отсутствовать. Следовательно, семиотика сна — это выход, переход.

В некоторых культурных традициях, начиная с шаманской, сон входит в число религиозных практик, направленных на выход за пределы профанной реальности с целью перехода к сакральной. Сон есть средство трансцендентной коммуникации. Именно поэтому состояние сна символически связано с переходной обрядностью и статусными отношениями как универсалиями культуры, открывающимися неофиту в посвящении [98] Тендрякова, 1992: 32 .

В традиции дедовщины состояние сна также предельно регламентировано согласно универсальным архетипам культуры, с одной стороны, и местному регламенту доминантных отношений, с другой. "Солдат спит, служба идет". Идет она, разумеется, мимо спящего. Поэтому, согласно неуставной этике, спать положено только тому, кто уже "свое отпахал", т. е. "старым воинам". Молодым же спать "не положено" вообще. Излишне говорить, что первый год солдаты спят гораздо меньше положенных по уставу восьми часов в сутки.

Поскольку дневной распорядок максимально загружен, большинство неуставных обязанностей молодым солдатам приходится выполнять ночью. Ночью, ввиду отсутствия офицеров, проще выяснять отношения, сводить счеты и издеваться над молодыми.

Лишение духов сна — безусловная репрессия, однако более глубокий семиотический контекст не позволяет отнести репрессию целиком на счет бессмысленных издевательств и заставляет обратить внимание на знаково-символический аспект насилия как института социального контроля. Еще раз повторюсь, репрессивна вся армейская система, и было бы заблуждением сводить почти полувековую традицию дедовщины к выходкам отдельных случайных садистов.