Константин Банников - Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии

Военные чины часто пеняют СМИ, которые освещают армейские проблемы якобы не совсем корректно; много говорят о плохом и мало — о хорошем. Это началось с известной статьи о расстреле караула молодым солдатом, не выдержавшим издевательств со стороны своих дедов, которая была опубликована в "Комсомольской правде" в конце 1980-х годов, т. е. в разгар перестройки. Данная статья открыла шлюз потоку публикаций такого рода. Престиж армии, естественно, начал падать. Но как-то странно винить в этом журналистов. Или о таких вещах не надо писать вообще?

Очевидно, дискредитация системы — "дело рук" самой системы. Открытость информации сама по себе не может отрицательно влиять на систему, если внутренние противоречия уже не вывели ее на стадию распада.

Созерцание распада национально-мобилизующих систем, одной из которых является образ армии в идеологии, ускоряет и распад общественного сознания мобилизованных этими факторами наблюдателей. Если считать, что образ армии является "несущей конструкцией" общественного сознания, то образ разлагающейся армии разлагает и связанные с ней сферы ментальности. Но из этого отнюдь не следует, что болезнь пройдет, если больного выдавать за здорового.

Раздраженные высказывания генералитета о том, что гласность подрывает престиж армии, еще раз подтверждают исходный тезис данного исследования о тождестве уставщины и дедовщины по отношению к информации. Ничего так не боятся закрытые системы, как собственного открытия. Реакция генералов на независимых журналистов абсолютно такая же, что и реакция казарменных дедов на так называемых стукачей, в которые записывается любой, выносящий информацию о проблемах системы за ее пределы, в данном случае — любой, кто рассуждает о насилии вслух.

В своем отношении к насильственно-призывному принципу комплектования армии общество делится на две части, совпадающие с его половозрастной структурой. Большинство из тех, кто "за" — люди преимущественного старшего поколения, ориентированные на патриархальные ценности, в системе которых они воспринимают армейские доминантные отношения, как инициацию, необходимую и полезную каждому. В основу их логики заложены тезисы: "не служил — неполноценный", "я служил, и другие должны служить", "пусть им будет так же плохо, как было мне". Принятие насилия в качестве жизненного принципа деформирует представления о самой норме социальных отношений. В результате распространяется мнение, что критерием социальной полноценности является способность к насилию, а былой опыт жертвы становится правом и оправданием насильника.

При этом на первом плане остаются именно личные компенсаторные мотивы, а идея долга защиты Отечества присутствует как слабый фон, если присутствует вообще. По данным ВЦИОМ на 1999 г., за сохранение всеобщей призывной системы высказывалось большинство мужчин старше среднего возраста.

Против — подавляющее большинство женщин (кроме автоматически разделяющих мнения своих мужчин), молодые мужчины, в числе которых призывники, солдаты первого года службы и младшие офицеры, склонные к увольнению в запас. Особенно активно "против" выступают студенты, — те, кто как раз пользуется правом отсрочки. Итак, голоса "за" и "против" профессиональной армии, т. е. по важнейшему вопросу, связанному с построением в России гражданского общества, распределились в соответствии с половозрастной структурой. Подчеркну — не социальной, профессиональной и прочей, а половозрастной — простейшей из всех возможных. Это, кстати, говорит о том, что в России, где в Комитетах солдатских матерей действуют в основном матери уже убитых или искалеченных солдат, формирование правового сознания далеко до завершения. Тем не менее уже наблюдаются некоторые позитивные изменения в этой области.

Половозрастной детерминизм мнений происходит не от того, что молодежь боится трудностей, а женщины — слабый пол. В данном случае как раз наоборот — женщины выступают как сильный пол, способный консолидироваться и противостоять государственной машине, защищать права своих мужчин, часто рискуя при этом карьерой, здоровьем, жизнью. Что касается молодежи и студентов, то на первом месте в их мотивациях также не боязнь трудностей, а нежелание иррациональных действий, совокупностью которых оборачивается воинская служба. У большинства гражданских молодых людей объективных трудностей и обязанностей гораздо больше, чем у солдат срочной службы, избавленных на два года от главной проблемы — принятия ответственных решений.

Молодые люди относятся к той социальной категории, от активности жизненной позиции которых зависит развитие общества в целом, и которые находят своей энергии другое, не менее достойной применение, чем солдатская служба. Они не хотят идти в армию, опасаясь не "тягот и лишений воинской службы", но иррационализации деятельности и межличностных отношений, оборачивающейся унижением личного достоинства. Многие, отстаивая свое конституционное право на альтернативную службу, активно противостоят рекрутской машине, подвергаясь преследованиям со стороны структур, выступающих от имени государства, и это есть, в конечном итоге, серьезный показатель зрелости личностного фактора, важный для всего общества в целом.

Тема армии в гендерном детерминизме обретает рельеф. Дембельский фольклор изобилует ассоциациями армейских и патриархальных семейных отношений:

Я скоро вернусь на гражданку,

Не дай бог на гражданке женюсь.

Я устрою огромную пьянку

И на пьянке до смерти напьюсь.

Приучу я жену к распорядку,

Будет знать, что такое "Подъем".

По утрам будет делать зарядку,

А когда же вернусь я домой,

Даже дети, как только родятся,

Пройдут курс молодого бойца,

И впоследствии будут гордиться,

Что имеют такого отца.

Перед домом расчищу площадку,

Строевой всех заставлю ходить,

И построю сырую землянку,

На "губу" буду тещу водить.

И как только придет воскресенье,

Жену с тещей поставлю в наряд.

А сам с тестем пойду в увольненье,

Как самый примерный солдат.

(Из дембельских альбомов//ПМА, Кишинев, 1989 г.)

Разумеется, никто из дембелей у себя во дворе гауптвахту не устраивает, большинство из них сознательно пытаются избавиться от казарменных установок, опасаясь негативного резонанса в обществе. Приведенный выше стишок на тему внедрения армейских нравов в собственной семье, конечно же, шутка, рожденная в столкновении систем-антиподов: "механического" распорядка казармы и "генетического" порядка в семье. Оттого все это как бы смешно. Но эти фольклорные перлы были бы еще смешнее, если бы не отражали общую психологическую тенденцию, о которой пишет В. Карпов в предисловии к подборке солдатских писем, размещенной на веб-сайте "Армия рабов": "Вы никогда не задумывались над тем, какие отцы потом выходили из этих дембелей? С глубоко укоренившимися, заботливо взлелеяными неврозами и садистскими привычками. Вы не задумывались, почему так много наших девочек с готовностью пошли в проститутки, а мальчиков — в бандиты? Ответ прост: этим несчастным детям не хватало семейного тепла. Это тепло их отцы потеряли в своей армейской молодости. А как это делалось на протяжении многих лет с миллионами наших сыновей, вы можете почитать". [121] Карпов, 1999