Дэрил Шарп - Кризис среднего возраста. Записки о выживании

Проекция, которая возникает в терапевтических отношениях, называется переносом. Норман видел меня всего один месяц и уже спроецировал, то есть перенес на меня образ, воплощающий власть и авторитет. Фактически я стал для него суррогатным отцом. Для него отношения со мной стали воплощением ценности, присущей отношениям с мудрым старцем.

Это отношение было мало связано непосредственно с моей личностью. Оно присутствовало где-то в глубине еще до того, как он ко мне пришел. Отчасти этот образ был связан с традиционными для нашей культуры представлениями о человеке, профессия которого заключается в том, чтобы помогать людям и лечить их. Отчасти он был связан с особенностями индивидуальной психологии Нормана и его потребностью найти смысл жизни. Во мне он увидел человека, который мог бы открыть ему путь к постижению этого смысла. Вполне естественно, что он спутал меня со своим внутренним целителем — спроецировал на меня свои знания о себе, которые на самом деле были его собственными. Когда это станет ясно, если, конечно, это случится, он уже увидит меня таким, какой я есть в действительности, а не таким, каким он меня себе представляет.

Я это знаю, так как у меня было три аналитика и все они на какое-то время становились для меня богами, а одна — богиней. Перенос, как и любая проекция, может вызывать дрожь и открывать новую перспективу в жизни, но к другому человеку он имеет мало отношения.

А что же можно сказать о моих чувствах к Норману, то есть о контрпереносе?

Так… давайте просто скажем, что я в него углубился.

Норман был не в духе. У него произошла сцена с женой.

«Наконец», — подумал я.

— Тому было две причины. Нэнси спросила меня, где я был той ночью, когда не пришел домой. Я просто отмахнулся. Сказал, что это не ее дело. Я сам себе удивился! Это совершенно на меня не похоже. И я никогда бы не подумал, что смогу так ответить Нэнси. Я имею в виду, что мы никогда не ссорились. Последний раз я поссорился со своей прежней подружкой, но если бы Нэнси об этом узнала, ей бы стало больно. — Он поморщился. — Черт, я ничего не мог поделать.

Затем этой ночью Нэнси мне сказала, что ей нужно уйти.

«Куда?» — спросил я. «К актерам», — ответила она. «С кем ты уходишь?» — «С другом». — «С каким другом?» — «Какой ты подозрительный!» — сказала она — и ушла из дома.

Я уложил детей спать и выпил полбутылки виски. Затем выкурил пару сигареток с травкой. Я действительно ужасно себя чувствовал. Когда Нэнси вернулась домой, она была очень любезна. Я извинился за то, что нагрубил ей. Мы пошли в постель, и я рыдал у нее на плече.

Норман покачал головой.

— Боже, — сказал он, — я чувствовал себя так, словно ее избиваю, и все, что смог ей сказать, — «извини»! Я знаю, что она была с ним, я просто это знаю!

Он успокоился.

— По крайней мере, она счастлива. Я ведь не могу в ответ обидеться на нее, правда?

Я спросил, снились ли Норману какие-то сны.

Он полистал свою тетрадь.

— Да, снились. Прошлой ночью. Мне приснилась лошадь, которую пытался укротить робкий, застенчивый человек. Лошадью была жена этого мужчины. — Он взглянул на меня. — Все это я записал. — Он стал читать дальше: — «Она была совершенно дикой и скакала по пригородным улицам, не давая обуздать себя. А он ей говорил: „Иди сюда, милая. Что с тобой случилось?“ Пока я все это наблюдал, тот мужчина подошел ко мне; по-моему, это был Мартин: он предложил мне свою старую спортивную кожаную куртку и пару ботинок».

Норман почесал голову.

— Что вы думаете делать дальше?

— Я не знаю.

Я часто так говорю, потому что это правда.

— С кем или с чем у вас ассоциируются лошади?

Норман улыбнулся.

— Я катался на лошадях, когда мне было лет восемь-девять.

Мне это очень нравилось. Они были такие свободные, я тоже. У меня было счастливое детство.

Я спросил Нормана, какое чувство вызывает у него пригород, где он живет.

— Великолепное место! — сказал он. — Здесь чисто и по-настоящему удобно жить. Школа близко, спортивная площадка на другой стороне улицы, все магазины — прямо за углом. У нас такие великолепные соседи…

Он остановился и поджал губы.

— Ладно, честно говоря, все это мне не очень нравится, но это то, что мы себе можем позволить. Если бы у меня был выбор, меня бы здесь уже не было. Вам это известно; здесь совсем нет деревьев! Все очень конкретно и определенно.

Я спросил у него про Мартина, мужчину из его сновидения, который предлагал ему ботинки и кожаную куртку.

— Ха! — засмеялся Норман. — Мартин — мой старый друг, еще с университетской скамьи. Мне он нравится! Он играет полузащитником в футбольной команде. А я играл в бадминтон. Я никогда всерьез не увлекался спортом.

Мартин — тертый калач. Он всегда знал, что хочет. Он всегда соображал последним. Сейчас он пройдоха-адвокат. Мартин несколько раз был женат, но он не может долго терпеть женские пакости. Мартин — это человек, которому можно спокойно доверить свою жизнь. Он никогда тебя не бросит.

Норман погрузился в задумчивость.

— По своей сути он безжалостный сукин сын. Он действительно слишком высокомерен. Мне кажется, что вы назвали бы его плутом.

Это была интересная сессия. В жизнь Нормана вошла его тень. Она проявилась в виде самодовольства. Я предпочитаю видеть проявление самодовольства, чем жалость к себе. Я могу часами слушать людей, которым жалко себя, но всему есть предел; через какое-то время хочется видеть какие-то поступки.

Норман еще не заметил нравственных различий между своими поступками и его ожиданиями от жены, но его тело явно ощущало эти различия. Если он не мог или не хотел сказать «нет», это просто хотел и делал его пенис.

Норман считал себя цивилизованным человеком. На словах он одобрял свободу, которую имела его жена, поступая так, как она хочет, — лишь бы чувствовала себя счастливой, — но его тень, которая была гораздо примитивнее Нормана, не хотела терпеть ее измену. Я был доволен, что это вижу, так как постепенно назревал здоровый конфликт.