Эдвин Шнейдман - Душа самоубийцы

Возможно, он никогда не любил меня, но я-то уж точно любил его. Именно это и играло для меня самую важную роль. Я открыл ему свое сердце, а он раздавил его. С тех пор я больше никогда так опрометчиво не раскрывал его. Я дал себе клятвенное обещание, что никому больше не позволю причинить мне такую сильную боль. Если бы эту боль и обиду позволено было измерить, то я обозначил бы ее числом, равным 100%. И до сих пор мне больно думать о нем и о том, что когда-то было между нами. С тех пор любовные взаимоотношения более не затрагивали существа моей жизни. Следующим Джимом, появившимся на ее сцене, стал Джим Боксер. Хотя мы и были любовниками, но ничего похожего на отношения с первым Джимом между нами не возникло. Очевидно, именно недостаток чувств привел к тому, что мы довольно быстро расстались. С тех пор к имени Джим у меня появилось какое-то мистическое отношение. Когда я слышу или произношу это имя, у меня появляется некое странное чувство. Что-то вроде легкой бередящей дрожи. Если по радио передают песню о любви, я тотчас вспоминаю о нем. Оно стало для меня как бы священным и, видимо, поэтому я вообще утратил способность вступать в какие-либо взаимоотношения. Ну, а потом я встретил еще одного Джима. И снова явственно прозвучало это имя. Вот еще один момент, который, очевидно, мне следовало бы упомянуть — это то, что у каждого из этих Джимов были светлые волосы и голубые глаза.

Джима Кука я нашел через Форда. Он был и остается для меня очень близким и верным другом. Мои «голубые» друзья, естественно, сочли его моим любовником. Он не был им, но я не опровергал слухи. Для меня стало очень важным, чтобы в моей жизни присутствовал Джим, неважно, в какой роли. В фантазиях я представлял его своим любовником и вел себя с ним так, будто это было правдой. Однажды я рассказал ему о своей жизни и этих фантазиях. И он отнесся к этому без каких-либо особых эмоций. Внешне у нас были свидания и мы почти во всем вели себя как любовники, за исключением секса. Как-то я даже признался ему в любви. Однако он никогда не соглашался на интимные отношения между нами, будучи сторонником гетеросексуальной ориентации, и ничего подобного между нами никогда не случалось. Мало-помалу я стал считать такое положение вещей приемлемым. Ведь он носил имя Джим, а у меня с уст срывались слова «я люблю тебя». В свою очередь, Джим Кук свел меня с Джимом № 4, фамилия которого была Тафт. С ним у нас установились сексуальные контакты, но я и на этот раз не смог полюбить его так, как ему хотелось. Сила моей любви к каждому из этих последующих Джимов никогда не достигала 100%, но в каждого из них я чуточку влюблялся, очевидно, ради его имени.

Когда появился Джим № 5, фантазия начала преобладать над реальностью. Его фамилия была Рипли. Как и у Джима Кука, у него была обычная сексуальная ориентация, но на этот раз я ему ни в чем не признался, хотя и обращался с ним как со своим любовником. В мире моих грез он им и являлся. Мои «голубые» приятели тоже посчитали его моим партнером, а однажды я сам сказал им об этом. Ведь у меня был Джим, которому я мог наедине с собой признаваться в любви. И о котором я мог сказать: «Сегодня я иду к Джиму на свидание». Однако каждый раз, когда я целиком входил в роль, отношения наши становились натянутыми, и скоро мы расстались. Ведь те, кому не ведома мужская любовь, так и не могут понять очевидного. За исключением, разве что, Джима Кука. Ведь в конце концов я в него влюбился, хотя так и не смог, как хотелось, получить его целиком. Но поскольку я намеревался сохранить его дружбу, у меня не было оснований заявлять свои требования. Таким образом, между нами никогда не было интимных отношений. Когда ему исполнился 21 год, он решил поступить на службу в военно-морской флот. И я очутился перед новой дилеммой. Рядом со мной не было Джима.

Однако не прошло и двух дней после его отъезда, как я познакомился с Джимом Влитом, моим последним Джимом. Тем самым, с которым я жил, когда случилось происшествие. Проблема присутствия Джима была разрешена. Но его сексуальная ориентация тоже оказалась обычной, что, впрочем, как и в предыдущих случаях, не мешало мне относиться к нему как к любовнику. Он же просто считал меня своим близким другом. И это было истинной правдой для нас обоих. У меня же дополнительными мотивами, крепившими наши отношения, были имя, которое он носил, и его наружность, особенно цвет глаз и волос. В то время я стал увеличивать прием ЛСД. Однажды вечером, направляясь куда-то с Джимом № 6, я случайно встретил Джима № 1. Он проявил желание встретиться со мной. И, естественно, я никак не мог допустить, чтобы мой нынешний партнер узнал об этом. Мы встретились позже. И я признался ему, что встретил нового Джима. Почти тотчас мне стало ясно, что я питаю к нему все те же сильные чувства. До этого мне казалось, что время излечило меня, но я ошибся.

Могут возникнуть правомерные вопросы, не написано ли это человеком, чей ум одурманен наркотиками и алкоголем? Не является ли запись отражением навязчивых или сверхценных идей? Не следует ли думать о загадочном сверхидеаторном скачке в его психике? Самому Кастро так и не удалось до конца разобраться во всех этих жизненно важных для него вещах — дружбе, любви, прикосновениях, что значит поступать хорошо, а к чему в обществе относятся плохо. Он не переставал сожалеть о том, что во время учебы в начальной школе отчим так и не научил его общаться со сверстниками.

Но его сексуально-ролевая идентификация, преодолев период некоторой спутанности в душе и теле, в конце концов прояснилась. Случилось так, что однажды женщина стала заигрывать с ним и это вызвало у него глубокое возмущение.

Мне еще не приходилось упоминать о происшествии, случившемся 18 июня. В то время я гостил у сестры. Она пригласила гостей на пикник. В их числе была одна девушка, ее подруга. Она немного выпила и стала оказывать мне повышенное внимание. Я очень удивился. Решил, что это связано со спиртным. Но, очевидно, это было не так, ибо теперь каждый день она искала повода встретиться со мной. Мне это совершенно не нравилось и даже здорово раздражало. Ведь мои взгляды были направлены совсем в другую сторону. Не знаю, стоит ли это рассматривать как тест на сексуальную ориентацию, но ее интерес вызывал у меня чувство неловкости. Особенно то, что она проявляла в этом излишнюю активность. Я уверен, рядом со мной ей не было места. И вдобавок, я не переношу такой назойливости.

Однажды я поинтересовался у Кастро, не сохранилось ли его фотографий, снятых до происшествия — вполне резонно было думать, что они есть, — и нет ли у него желания показать их ответственному за его пластические операции хирургу. «Нет», — отрезал он. Он не хотел, чтобы реконструированное лицо имело хотя бы отдаленное сходство с его былой наружностью. Он писал: «У многих ли людей существует возможность обладать парой идентичностей? Двумя различными жизнями на протяжении одного отпущенного срока?». Ранее он упоминал про Инь и Ян. А также замечал в письме, что их с его любимой сестрой — самым лучшим другом, которого он знал в своей жизни — иногда принимали за близнецов. Очевидно, Кастро был скрытой «двойной личностью» (Doppelganger), одной из частей которой каким-то образом оказалась хорошенькая девушка.