Игорь Кон - Дружба — Этико-психологический очерк

Эти колебания не просто результат идейного развития и выявления мировоззренческих расхождений обоих мыслителей, а свойство самой романтической дружбы, в которой эмоциональное влечение не сочетается с подлинным взаимопониманием. Лишь горький опыт заставляет «неистового Виссариона» понять, что «дружеские отношения не только не отрицают деликатности, как лишней для себя вещи, но более, нежели какие-нибудь другие, требуют ее… Деликатность и свобода — вот основания истинных дружеских отношений». Чтобы преодолеть истерический надрыв, нужно расширить круг значимой эмоциональной коммуникации. Для Белинского важным рубежом в этом отношении была женитьба (в конце 1843 г.), после которой из его писем полностью исчезают самоанализ и психологические признания. В статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» критик окончательно сводит счеты с «романтическим зверьком» и его понятиями о дружбе, подчеркивая, что «истинные друзья не дают имени соединяющей их симпатии, не болтают о ней беспрестанно, ничего не требуют один от другого во имя дружбы, но делают друг для друга, что могут».

Другой хрестоматийный пример в истории русской литературы — отношения Александра Блока с Андреем Белым. Эта своеобразная «дружба-вражда» зародилась, когда поэтам было по 23 года, причем ощущение какой-то мистической близости сочеталось у обоих с пониманием глубокой личной несовместимости. В отличие от Белинского, который мучился потребностью «выговаривания», Блок с детства чувствует неспособность к прямому самораскрытию. Между ним и его близкими всегда висит какая-то пелена, разорвать которую он не может и не хочет. «Ты… пишешь принципиально, что „немоты не должно быть между людьми“… — обращается он к А. Белому. — Я могу исходить только из себя, а не из принципа… Мне бесконечно легче уйти от любого человека, чем прийти к нему. Уйти я могу в одно мгновение, подходить мне надо очень долго и мучительно…»

Пока молодые люди изъясняются в переписке в отвлеченных выражениях и каждый может вкладывать в туманные формулы другого собственный смысл, им кажется, что они близки. Но как только они пытаются что-то прояснить или заземлить на реальные личные переживания, обнаруживается, что они и мыслят и чувствуют по-разному. Больше того — они не хотят быть понятыми. У Блока это постоянный принцип: «Я… не стараюсь никогда узнавать никого, это — не мой прием. Я — принимаю или не принимаю, верю или не верю, но не узнаю, не умею… Вы хотели и хотите знать мою моральную, философскую, религиозную физиономию. Я не умею, фактически не могу открыть Вам ее без связи с событиями моей жизни, с моими переживаниями; некоторых из этих событий и переживаний не знает никто на свете, и я не хотел и не хочу сообщать их и Вам». Свои тайные переживания Блок выражает лишь обобщенно, переплавив в поэтические образы.

Психологическая биография, как и экспериментальная психология, учит прежде всего терпимости, пониманию того, что люди разные, их нельзя ни подравнять под одну гребенку, ни исчерпать их индивидуальность с помощью нескольких «научных» ярлыков. Моральный кодекс дружбы универсален в своем максимализме, но его реализация всегда сопряжена с какими-то коррективами. Ибо «доминанта на другое лицо», в которой А. А. Ухтомский справедливо видел высший принцип (одновременно психологический и нравственный) человеческого общения, в первую очередь предполагает сострадание, сочувствие, соучастие.

Мы рассмотрели важнейшие социально-исторические и психологические закономерности дружбы, стараясь всюду, где только возможно, опираться не на общие рассуждения, а на строгие факты науки. Объективный научный анализ позволяет расчленить явление, выделить его составные части, отделить реальное от воображаемого, идеал — от действительности, сущее — от должного. Сопоставление данных разных наук проясняет сущность многих старых споров и антиномий, а некоторые из них вовсе снимает. Так, исторические данные о жалобах на «оскудение» дружбы в древности заставляют усомниться не только в обоснованности социологических концепций, связывающих этот процесс с урбанизацией и научно-технической революцией, но и в самом существовании такой тенденции. Раздельное изучение ценностно-нормативных канонов дружбы и психологии реальных дружеских отношений проясняет соотношение ее социальных и психологических детерминант. Относительной, зависящей от социально-исторического и личностного контекста оказывается и противоположность инструментальных и экспрессивных функций общения и соотношение дружбы и любви. Вряд ли нужно объяснять, какое важное практическое значение имеют исследования половозрастных, социальных и индивидуально-личностных особенностей дружбы, закономерностей и механизмов атракции, взаимопонимания и т. д.

Но хотя эмпирические, опытные, науки неплохо описывают и объясняют предпосылки, условия, процессы, механизмы и компоненты дружеских чувств и отношений, интерпретация их жизненного смысла всегда остается проблематичной и многозначной. Рационально объяснить дружбу — значит свести ее к каким-то утилитарным, нормативным или ситуативным соображениям, подвести ее под общее социальное или психологическое правило, закон. Наука обязана делать это, и ее прогресс здесь неоспорим. Но при этом за скобками остается как раз та нерассуждающая самоценность, в которой нравственное сознание усматривает самую сущность дружбы.

Противоречие существует уже на уровне обыденного сознания. С одной стороны, мы говорим, что необходимо знать своих друзей, не бояться указывать им на недостатки и т. д.

С другой стороны, моральный кодекс дружбы осуждает взгляд на друга со стороны, обсуждение его характера, внутреннего мира и своих взаимоотношений с ним с посторонними и тем более манипулирование его личностью. Отношение к другу как к вещи этика считает безнравственным, приписывая дружбе абсолютную, самодовлеющую ценность.

Почему? Ведь в реальной действительности цели и средства, на разграничении которых покоится разделение ценностей на конечные, терминальные, и служебные, инструментальные, в принципе обратимы и могут меняться местами. Недаром спор о соотношении экспрессивных и инструментальных ценностей дружбы идет на протяжении всей истории этой категории, а в системе индивидуальной мотивации эти функции постоянно переплетаются. Однако, как бы ни определялись конкретные функции дружбы, в чем бы ни усматривалась ее ценность, она неизменно занимает высшие места в иерархии нравственных ценностей. Нравственное сознание человечества видит в ней не просто частный случай морального отношения, а живое воплощение нравственности, ее персонифицированную сущность, нравственность как таковую.