Джей Хейли - Что такое психотерапия

Мы все вынуждены строить гипотезы о том, почему люди делают то, что делают. Объяснение действий клиента через приписывание им социальной функции приносит пользу и помогает терапевту избежать концентрации на тяжелом прошлом клиента. Точно так же как указания и директивы сосредоточивают клиентов и обучающихся на действии [20] See Haley, J. (1994) Zen and the art of therapy In Jay Haley on Milton Ertcbon. New York: Brunner/ Mazell , идея о социальной функции симптома приводит терапевта к действию. Сказать, что ребенок сидит дома и не ходит в школу для того, чтобы составить компанию матери, находящейся в депрессии, значит выразить интересную и полезную идею, но эта идея не обязательно соответствует действительности.

Всякий, кто когда-либо обучал работников психиатрических отделений, мог заметить, что доля психотерапии в программах их обучения постоянно снижается. У психиатра много функций, особенно в сфере исследования и постановки диагнозов, и одно время они обучались также разнообразным терапевтическим умениям. В прошлом их супервизоры, памятуя о том, что многие из них станут администраторами в больницах и других учреждениях, давали им знания о различных психотерапевтических школах и вырабатывали у них умения и навыки в проведении психотерапии.

Было время, когда не только супервизоры желали обучить психиатров психотерапии, но и сами они были заинтересованы в том, чтобы научиться способам изменения людей (особенно тем способам, которым их не обучали учителя). Они старались узнать как можно больше о различных взглядах на психотерапию. Я вспоминаю группу обучающихся в резидентуре в госпитале Mount Zion в Сан-Франциско, которая просила меня провести с ними семинар по семейной терапии, бывшей тогда всем внове. При этом они попросили меня сделать это втайне от психиатров-преподавателей, которые все были психоаналитиками и желали, чтобы участники их резидентных программ обучались исключительно их идеологии. Воодушевление, с которым группа взялась за организацию семинара, произвело на меня большое впечатление.

С появлением психотропных препаратов в конце 1950-х гг. психотерапии в учебных программах интернов-психиатров стало уделяться все меньше внимания. Физиологические механизмы, даже вполне мифологические, и фармакология стали основой учебных программ. К 1970-м гг. обучение психотерапии в резидентных программах содержало запрещение обсуждать лекарства и настоятельную рекомендацию концентрироваться на терапевтических техниках изменения людей. В качестве эксперимента я однажды позволил группе участников резидентной программы по психиатрии, в которой я вел «живую» супервизию, обсудить назначение препаратов. Мы обсуждали женщину, страдавшую от тревоги. Я позволил группе спекулировать относительно ее диагноза и возможных рекомендованных препаратов для нее. Они обсудили множество препаратов, побочные эффекты каждого из них и медикаментозное лечение каждого из побочных эффектов. Я остановил дискуссию через 45 минут. Они были удовлетворены, так как сделали что-то конкретное. Тем не менее по окончании их дискуссии не существовало ни терапевтического плана, ни понимания социальной ситуации женщины, в которой возникла тревога, ни даже мало-мальских знаний о ее личной жизни, например о том, состоит ли она в браке. Они даже еще ни разу ее не видели, но наперебой старались показать, как здорово они разбираются в фармакологии и как хорошо знают руководство по диагностике и тех мифических пациентов, которые в нем описаны.

У широких слоев населения психиатры имеют репутацию психотерапевтов, и их престиж выше. Мой опыт говорит, что, за некоторыми исключениями, они не знакомы с целым рядом доступных терапевтических подходов, и многие не владеют ни одним. Они не посещают семинары и тренинги по психотерапии, в отличие от специалистов других профессий сферы психического здоровья, которые заполняют все места на семинарах, стремясь изучить новшества в психотерапии. Их супервизоры оказывают им медвежью услугу, обучая исключительно биологическому подходу к психопатологии и делая основной акцент на диагнозе в ущерб психотерапии. Результатом является увеличение числа психиатров, которые не умеют вести психотерапию и даже не понимают ее основ. Так как сами они психотерапии не обучены, они уверены, что «разговорной психотерапией» заниматься не стоит, а ее место должны занять лекарственные препараты. Когда препараты не оказывают положительного эффекта (а это случается часто, так как они не лечат людей, а только стабилизируют состояние), психиатры, вместо того чтобы подвергнуть сомнению сам биологический подход к психопатологии, ищут все новые комбинации лекарств.

Психиатры, являясь профессиональными медицинскими работниками, обладают властью в клинической сфере. Медицинское лобби обеспечивает их необходимой поддержкой. Из-за их общей растущей уверенности в том, что психологические проблемы являются по сути медицинскими, между психиатрами и другими психотерапевтами развивается антагонизм. Психотерапевты, как правило, жалуются, что психиатры вмешиваются в ход терапии и прописывают лекарства, даже не спрашивая мнения психотерапевта, уже занимающегося этим клиентом. Хотя психотерапевтам частной практики и сотрудникам различных центров иногда бывает необходимо проконсультироваться с психиатром, все труднее найти такого человека, который пропишет лекарство сообразно конкретному случаю, а не какой-то теории неизлечимости. Сегодня люди предпочитают обращаться за медицинской консультацией к семейным врачам, они, естественно, тоже имеют право прописывать лекарства, при этом они учитывают социальную ситуацию и не имеют предрассудков современной психиатрии.

Психиатрия все больше и больше превращается в средство социального контроля — неизбежное следствие постоянно растущего использования медикаментов. Основной акцент делается на том, чтобы не дать пациенту причинить неудобство обществу или семье, а не на том, чтобы помочь ему улучшить свою жизнь. Если человек впадает в депрессивное состояние, то ему сразу прописывают лекарство, отложив выяснение причины депрессии на потом или насовсем. Хотя причина депрессии иногда так и остается неизвестной, это не означает, что следует пичкать всех пациентов лекарствами, не стремясь научиться выявлять и разрешать психологические проблемы.

Некоторые психотропные препараты, например нейролептики, признаны опасными, так как могут вызвать позднюю дискинезию, часто необратимую [21] Возможным исключением является клозафин. Для читателей, желающих ознакомиться с критикой медикаментозного психиатрического лечения, см.: Breggan, P. (1991). Toxic psychiatry. New York: St.Martin's Press. . Для молодых людей это предвещает печальное будущее, так как с гримасами и непроизвольными движениями им будет слишком трудно зарабатывать себе на жизнь. Причинение ущерба нервной системе — серьезная ответственность. Так же серьезен тот факт, что у психотерапевтов-немедиков сегодня практически нет возможности работать с теми, кому поставили диагноз «психоз». Если человек слышит голоса или выглядит так, как будто у него бред, медики забирают его к себе и пичкают лекарствами. Хотя постулату о физиологической природе шизофрении уже более 50 лет, ни один ученый еще не выяснил эту природу. Социальным работникам и психологам не дают проводить психотерапию с такими пациентами, так как психиатры объявляют таких клиентов неизлечимыми и поддающимися лишь стабилизации.