Владимир Леви - Исповедь гипнотезера

Сколько встреч в тебе, сколько лиц — столько длится агония.

Загляни, душа, в пламя-зеркало, заглотни ушат дыма терпкого…

Вот старик седой и незрячий. Кому-то он объясниться хочет. В морщинах улыбку пряча, бормочет: я зачем-то учился драться, ходил в походы. Как бы все это пригодилось, коль знать бы, кого рожу.

Мне бы только успеть прибраться да сжечь отходы, я вас не задержу.

И быть может, в моей напрасности приоткроются дверцы…

Восприми, Господи, душу в ясности, распрями сердце.

..Приходится дожидаться ночи.

Уже произвел несколько деловых шевелений кто-то лицерукий за оконным стеклом — там, где невесомо висит размытая лампа и, как листовое железо, распластаны дымящиеся бумаги. Это Зазеркалье или застеколье имеется у каждого человека, для обнаружения нужен лишь свет изнутри и взгляд наружу. В детстве верил, что там есть все для жизни, что все видимое — только приглашение в то пространство.

…Он является в некий час, отсутствующий на циферблате; в час, который поэты называют часом души. После некоторого промедления воспоследует провал в час быка, смутный, общеизвестный, который лучше проспать. Но перед этим (если ее оглушен видимостью) — в час Обещания — явится Собеседник. Твой друг, опьяненный бессмертием. Провожатый, с которым ничто не страшно.

Он посетит тебя в сновидении, которое ты забудешь. Он подарит тебе утро.

Доброе утро.

Умных людей больше, чем они того заслуживают.

Чтобы быть счастливым, достаточно жить внимательно, утверждает Коллега. Чтобы не быть несчастным, согласен я.

Пространство магии, так называемый тонкий мир, беспреградно соединяющий все, ближе нам и доступнее, чем можно вообразить.

Казалось бы, не должно быть разницы в звучании телефонных звонков от разных людей на одном аппарате. Ее физически нет. Но некоторых звонящих можно узнать, не снимая трубки, по физиономии звука или какой-то сопровождающей волне. Еще до звонка кто-то уже входит в ваше пространство, уже здесь… Кто-то и прямо влазит, не сняв обуви. Весьма редки интеллигентные, не вторгающиеся звонки, а слишком потусторонних я не люблю.

— Алло. — (Не замечаю, что снял трубку.)

— … (Микропауза, полная решительности; успеваю ощутить, как поймали мое настроение и послали свое, ввернув искорку иронического сочувствия.) — Конкурирующая психофирма?

— А?.. То есть да?.. Привет.

— Дыхание ровное, мышцы расслаблены, слушаете внимательно. Конкурирующая психофирма имеет честь пригласить на завтрашнюю игру. Как всегда, чай, беседа. После одиннадцати можем на час остаться.

— Спасибо. Сегодня прислать человечка можно?

— Лезет на стенку?

— Ползает. Поднимите его, пожалуйста, пусть походит по потолку. Можно гипномассаж. В больницу не хочется.

— С вас бутылка дистиллированной воды.

Может быть, помните: непредставительный, мальчикообразный… Остановился в зеркале, утонул в халате… Затылок топориком, шея полупрозрачная; рамка для глаз цвета, зависимого от освещения; пульсирующий марсианский цыпленок ходит по кабинету, свежеет, рост и ширина спины увеличиваются, из тенорка выплывает выпуклый баритон, развивается в бас, тусклый шатен вызревает в пронзительного брюнета…

Об этом человеке я рассказываю постепенно, короткими перебежками. Связности не получается. Иногда он рассказывает о себе сам, иногда отдаляется. Так мы условились, без посягательства на откровенность; так написали две книги: "Искусство быть Другим" и "Нестандартный ребенок", единомысленные, но не равновесные. (Первое издание HP имело даже подзаголовок: ИБД, книга вторая.) И вот решились в этом издании их срастить. HP возымел диктат и как магнит притянул к себе несколько кусков ИБД, остальное отбросил. Присвоил себе также название одной из собственных глав.

Вот и все предисловие. Остается, оставив шутки, поблагодарить всех, кто помог этой книге быть, маленьких и больших, — и главного вдохновителя, Януша Корчака, гения и святомученика детской вселенной. Мы ощущали его руку и взгляд.

Единственная моя ошибка, что подозреваю родителей в способности логично мыслить.

(Последующие эпиграфы, как и этот, — из произведений Януша Корчака)

Детский сад напротив никогда не мешал мне писать. Я их, чуть приподняв голову, вижу из окна — оглушительно чирикающих, гикающих, победно визжащих, одетых заботливо и нелепо. Шквальные брызги их голосов сообщают моей голове одурелую ясность. Это весенний прибой жизни; а когда внезапным штилем смолкают — ухо сразу попадает в проходной двор переулка, и от жирных шумов квартиры спасения уже нет. Приходится включать внутренние глушители, они искажают мысли.

…Теперь я живу в Чертаново. Рядом, под боком — лес, почти настоящий. Окрестных детсадовцев выводят сюда на прогулки. Вот и опять — не успел присесть на самодеятельную скамеечку и поздороваться с весенней землей, как на поляну высыпал шум и гам, косички, колготки, розовеющие щеки, присохшие сопли — "В войну! — Маринка! — Ну-тебя-Игоряха! — Та-таам!.."

— СТРОИТЬСЯ ПАРАМИ! СЕЙЧАС УЙДЕТЕ ИЗ ЛЕСА! МОРОЗОВ, ТЕБЕ ЧТО, ОСОБОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ? ГДЕ ТВОЯ ПАРА? ЕЩЕ ОДНО ЗАМЕЧАНИЕ, И ВСЕ УЙДЕТЕ ИЗ ЛЕСА!

Морозова заталкивают в строй. Еще окрик, неохотное равнение, все стихает. И куда-то ведут их мимо припудренных зеленью берез, мимо вспышек первых одуванчиков, мимо меня…

Ловлю лица: у девочек сердито-серьезные, знающие — кто-то виноват. У мальчишек туповато-угрюмые…

Смотрю на воспитательницу — миловидные черты с легкой помятостью; наверное, сама молодая мать; в переносье какая-то тупая просонсчная боль: да, кто-то виноват перед ней еще со вчерашнего вечера, и адресует она свой раневой взгляд в сторону вон тех серых громад…

На закате, если глядеть отсюда, громады эти кажутся домнами, в которых плавятся сработанные шлаки бытия. Наверное, живет где-то там и в какой-то из клетушек расплавилось ее настроение…

Дети, дети! Галдящее неподвластие, воплощенное расхождение желаемого с действительным!..

Спросить: "Кто вас обидел, девушка? За что вы их?.."

Молчу.

Мальчишка из последней пары, видно, что-то почувствовал, рассеянно отделился и подошел.

— Дядя, что это у вас — шкура?

— Это шарф.

— А он мягкий?

— Мягкий.

— Правда, мягкий. Нате вам витаминку, — сует мне в руку желтую горошину и бегом: оттуда уже крик…

Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, моя подруга Галка и я учимся в 7-м классе, сидим на одной парте. Я тоже Галка. Учимся не так уж плохо, но и не так хорошо, как могли бы.

Вчера мы в первый раз в жизни задумались и спросили друг дружку, почему нам не хочется учиться. Я сказала: Я бы, может, и захотела, если б знала, что дальше будет. Мама все мне твердит в упрек, что была отличницей и много читала. (Она и сейчас любит читать, только времени не хватает.) А работает в какой-то конторе, денег мало, болеет много. Жить ей не нравится, жить не умеет, сама говорит. Зачем было отлично учиться, а теперь заставлять меня? Не понимаю.